Ученый собрался в очередной раз впасть в раздумья, но Харднетт не позволил.
– И что, на диск нанесен план лабиринта? – спросил он.
– Я вам так скажу: четко видна некая схема, – ответил Боррлом Зоке. – Лично я, по причинам, о которых за неимением времени сейчас умолчу, склонен полагать, что эта камея – план того самого лабиринта, что находится под Храмом Сердца. Естественно, ни один из членов исторической секции Академии наук мою точку зрения не разделяет. Общепринятое мнение: диск Дорргендоша – пинтадера.
Харднетт уставился на ученого с немым вопросом, и тот пояснил:
– Пинтадера – это рельефный глиняный штемпель.
– Это таких-то размеров штемпель? – удивился Грин.
Ученый растолковал, попутно выплеснув на предположение своих научных оппонентов целую бочку скепсиса:
– Умники из Академии считают, что он такой большой, поскольку в древние времена им, дескать, опечатывали водные колодцы, принадлежащие правителю графства Амве. Такая вот чушь.
– А как они наличие схемы объясняют? – спросил Харднетт.
– По их мнению, это и не схема вовсе, а изображение Древа Мира, с которым… – Профессор саркастически хохотнул. – Ну там целая история. Не хочу воспроизводить весь этот бред. Я-то знаю точно, что это план лабиринта. И пусть они идут всей своей исторической секцией в…
Харднетт не дал ученому договорить, в какое именно место Пространства, по его мнению, должна проследовать историческая секция Академии наук Схомии, и задал очередной вопрос:
– Где хранится диск? В загашниках Академии?
– Нет, сейчас уже в Музее истории и культуры, – ответил Боррлом Зоке. – Есть у нас такой. Не лыком шиты, все как у людей. Вот там, в экспозиции истории муллватского рода, и находится диск. Вернее, часть диска.
– Неужели аррагейцы заботятся о сохранении истории муллватов? – удивился полковник. – Не верю.
– Забота об историческом и культурном наследии национальных меньшинств – стандартное требование ко всем Кандидатам в Федерацию, – сообщил Грин официальную позицию Министерства внешних сношений.
– Формально – блюдете, а по факту – перемалываете, – не преминул ворчливо заметить Боррлом Зоке.
Харднетт на корню пресек его недовольство:
– Сейчас мы не об этом, профессор. Потом будете в диссидентство впадать. Лучше скажите, доступ к диску свободный? Или за семью замками в запасниках?
– Нет, он в открытой экспозиции, – сказал ученый. – Можете в любое время ознакомиться. Но толку-то? Я вам так скажу: как не построить ракету, зная схему только двух первых ступеней, так и лабиринт не пройти, имея на руках только часть его плана. И вообще, я не пойму, зачем вы этим озаботились. Сейчас о том думать нужно, как Зверя одолеть.
– Страшно жить на белом свете, в нем отсутствует уют, ветер воет на рассвете, волки зайчика грызут, – продекламировал полковник и пообещал: – Не скулите, профессор, одолеем мы вашего Зверя. Справимся.
– Не бахвальтесь раньше времени, – посоветовал ученый. Не понравился ему игривый настрой Харднетта.
– А я и не бахвалюсь. Я утверждаю, – парировал тот.
Боррлом Зоке недоверчиво фыркнул:
– Вы, что ли, господин полковник, его одолеете?
– Почему бы и нет?
– В одиночку?
– Доведется – и в одиночку поборю.
Профессор в который уже раз окинул Харднетта оценивающим взглядом:
– Уж не вы ли тот самый Человек Со Шрамом, о котором говорится в Пророчестве?
Полковник пожал плечами:
– Кто знает, может, и я. Ничего о себе наперед знать невозможно.
– А где же тогда ваш шрам? – съязвил Боррлом Зоке.
– Шрам? – Харднетт на секунду задумался и, постучав по груди, ответил: – Он у меня на сердце. Вот такой вот у меня, профессор, там рубец! Так что считайте меня Человеком Со Шрамом. Я не обижусь.
– Хорошо, когда бы так, – вздохнул Боррлом Зоке. – Боюсь только, что поздно. Настолько поздно, что спасти нас теперь может лишь Всевышний.
– Спору нет, гарантированно спасти может только Бог. На то Он и всемогущ. – Закатив глаза к потолку, Харднетт какое-то время почтительно молчал. Потом опустил взгляд на ученого и, заговорщицки подмигнув, сказал: – Но дело в том, профессор, что в силу немереного могущества Бог занят решением более важных задач, чем спасение заблудших детей своих от сбежавших из инфернального зоопарка существ. Поверьте, Ему не до нас. Вот почему здесь я, а не Он. Так что, профессор, закройте глаза и представьте, что я – это Он. А представив, давайте как на духу: о чем еще не сказали?
Отпустил Харднетт уважаемого ученого только тогда, когда понял, что больше из него ничего не вытянешь. Боррлом Зоке, уходя, пожелал удачи. Так и сказал:
– Удачи вам, полковник.
Прозвучало искренне.
– Вы во все это верите? – спросил Грин, когда дверь за ученым захлопнулась.
– Верю, – ответил Харднетт. – Мало того, я теперь понимаю, зачем муллваты напали на конвой. Не все детали пока ясны, но причину, по которой они оказались на Колее, я уловил.
– Им нужен раймондий для Охоты? В этом причина?
– Именно так.
– И что дальше?
– Дальше? Дальше я работаю по плану. Отправляюсь в Айверройок. Продолжу следствие.
– А мне что делать?
– Во-первых, обеспечь мне к трем утра вертолет.
– Куда?
– А ну-ка вызови карту окрестностей Киарройока.
Когда Грин выполнил просьбу, Харднетт отметил ногтем точку в пяти километрах от черты города:
– Давай вот сюда.
Майор сделал пометку.
– А во-вторых, – продолжил полковник, – при первом же сеансе связи передай Верховному Комиссару, что расследование продвигается успешно. Что с ученым я отработал и направился в Айверройок. И еще скажи, чтобы привел в готовность «натянутая тетива» пару линейных дивизий Экспедиционного корпуса. – Чуть помедлив, Харднетт добавил: – И Бригаду Возмездия, пожалуй, тоже. Это все – во-вторых. Запомнил?
– Запомнил. Что-нибудь еще?
– Да. В-третьих, сообщи консулу, что высока вероятность приведения в действие плана «А101».
– Плана экстренной эвакуации?!
– Его самого. Пусть консул согласует свои действия с руководством Экспедиции Посещения.
– А что послужит сигналом к началу?