Немудрено, что не услышал полковник шагов – в горящем музее грохот стоял неимоверный.
Исправляя грубую оплошность, Харднетт отработал рефлекторно: резко развернулся и ткнул бдительного стража ножом в голую волосатую грудь. Вбил нож со злости – злясь больше на себя, чем на служивого, – по самую рукоятку.
Сторож удивился и ничего не сказал.
А Харднетт сказал.
– Падай, – сказал он. – Ты убит.
И выдернул нож.
Сторож послушно пустил из уголка губ кровавую струйку и умер.
Полковник вытер нож о штору и, проявив запасливость, спрятал его под балахоном.
Оставаться в музее не имело больше никакого смысла, да и делалось просто опасно – пожар разгорался и подступал. История аррагейцев уже превратилась в пепел, историю муллватов ждала та же печальная участь. Перешагнув через труп, Харднетт поторопился на выход.
Когда ворвался в задымленный холл, увидел, что огонь уже подточил перекрытия между вторым и первым этажами. Подумал: «Через пару секунд рухнет». И резко ускорился.
И действительно, едва полковник, ловко увернувшись от вялой брандспойтной струи, выскочил наружу, раздался характерный треск.
Перекрытия обрушились.
Протиснувшись сквозь толпу набежавших зевак, Харднетт нырнул в ближайшую подворотню и темными дворами, в каждом из которых его встречали дружным ором не то сильно озабоченные коты, не то вечно голодные кошки, стал пробираться к юго-западной окраине Киарройока.
Он торопился – до означенного времени оставалось совсем немного. Впрочем, волновался полковник зря. Остаток пути прошел без происшествий, и когда пригородная дорога выродилась в тропу, а та, в свою очередь, проскочив между двумя невысокими холмами, растворилась в песчано-каменистых просторах, он вышел на условленное место. Секунда в секунду.
«Точность – вежливость королей, – удовлетворенно подумал Харднетт, кинув взгляд на светящееся табло часов. – Королей и федеральных агентов».
Вертолет уже ждал.
Пилот, уверенный в себе человек с пышными усами, тщательно изучил лицензию, отсалютовал и пригласил на борт. Молодой улыбчивый штурман подхватил баул и помог устроиться. И он же уточнил:
– Куда летим, сэр?
Харднетт, не задумываясь ни на секунду, выдал скороговоркой:
– Выкиньте меня, парни, где-нибудь километрах в трех от Айверройока. Место выберите сами. Где удобнее, там и садитесь. Мне без разницы.
– Сделаем, – пообещал штурман.
– Сколько времени займет?
– С полчаса.
– Отлично. Я – бай-бай. Толкнете по прибытии.
– Толкнем, сэр, – заверил штурман.
Пилот же, проявляя гостеприимность, крикнул из кабины:
– Выпить не хотите?
Но Харднетт его вопроса уже не услышал – он спал. Откинул спинку кресла, повернулся на бок и тут же уснул.
Пилот обернулся, хотел повторить вопрос, но штурман остановил его – приложил палец к губам. Понимающе хмыкнув, пилот начал щелкать тумблерами, набрал схему взлета и утопил кнопку стартера. Машина вздрогнула и напряглась – монотонно загудевший двигатель стал постепенно выходить на режим. Сам аппарат работал практически бесшумно, но воздух вокруг еще не остыл и был настолько плотен, что набирающие обороты винты рубили его со звуком, какой раздается из мясных рядов, когда дюжие ребята в окровавленных фартуках кромсают телячьи туши.
Разметав во все стороны песок и камни, машина стала медленно, будто ей было лень, подниматься. Взмыла на десяток метров, качнулась с боку на бок, затем развернулась тупорылой мордой на северо-восток и пошла, набирая высоту, в избранном направлении.
Никаких снов Харднетт не видел. Ему вообще показалось, что он не спал – лишь на секунду закрыл глаза и все. Когда штурман похлопал его по плечу, полковник, не открывая глаз, спросил:
– Проблемы?
– Никаких, сэр, – доложил штурман. – Прибыли.
– Как так – прибыли?! – удивился Харднетт и открыл глаза.
Пилот, сложив руки на груди и стоя в проеме, подтвердил:
– Так точно, сэр, уже на месте. В двух с половиной километрах к востоку от Айверройока.
– Черт меня побери! – Харднетт вскочил и принялся энергично растирать уши. – Ловко вы меня, парни, перебросили. Взлет-посадка – уже на месте.
Пилот горделиво заметил:
– Долго ли, умеючи. – А потом добавил: – Предупредили бы, сэр, мы бы вас подольше покатали. Нам не в тягость. В радость. В небе живем, на земле – прозябаем.
– Ну да, – усмехнулся Харднетт. – Покатать бы покатали, а потом бы наверняка кипу актов приволокли на списание топлива.
– Не без этого, – подтвердил пилот, пряча улыбку в усах.
– Ладно, парни. – Полковник, подхватив баул, стал продираться через стоящие в проходе ящики к распахнутому люку. – Всем спасибо, все свободны. – И, уже выпрыгнув наружу, пожелал: – Удачного полета.
Прежде чем дверь люка встала на место, штурман успел крикнуть:
– Вам тоже удачи, сэр!
Харднетт махнул, не оборачиваясь, и двинул к ближайшему холму.
Ночь еще наполняла своей мышиной серостью пространство, но обе луны уже побледнели, а небо на востоке воспалилось, зрело и обещало вспыхнуть мерзким оранжевым ячменем. Рассвет близился. А когда случился, Харднетт столкнулся с вещами, которые потрясли его до глубины души. Настолько были невероятны.
Сначала, перебираясь через плоский, будто оплывший холм, он обнаружил на его вершине лодку. Вернее, скелет лодки. Картинка была еще та: пустынная долина, камни, песок, и вдруг эта вот, судя по обрывкам снастей, рыбацкая лодка. И рядом якорь – ржавая шестерня на цепи.
Бред!
Но это еще ладно. Это еще как-то можно объяснить. А вот то, что случилось секундами позже, уже само по себе являлось чем-то абсолютно непостижимым для человеческого ума.
Перебравшись через лодку, Харднетт увидел, что соседний, более высокий холм огибает группа из пяти всадников. По яркой, петушиных цветов, экипировке догадался, что это аррагейский разведдозор. Не желая попадаться ребятам на глаза, присел за валун.