Несмотря ни на что, он все же намеревался сыграть на этом своеобразном клавире свою печальную мессу.
А тем временем камера точного наведения уже сфокусировалась на групповом объекте, и на экране выделились его границы. Центр прицельной сетки совместился с интегрированным центром мишени – шестнадцать светящихся точек перестали блуждать и слились в одно пульсирующее пятно. Столбик постоянно уточняющихся показаний сканирующего локатора тревожно мигал у правой кромки экрана.
Влад уважал себя и никогда никому ничего не повторял трижды. Поэтому, недовольно мотнув головой, встал и двинулся на потеющего от алкоголя и усердия маньяка. Тот все мгновенно понял и, затравленно озираясь, потянулся к кнопке «РАЗРЯД». Нарушив пломбу, откинул предохраняющую крышку. Еще доля секунды – и нажал бы.
Но не успел.
Не хватило ему этой самой доли – Влад перехватил его кисть на излете движения.
Воленхейм дернулся всем телом, пытаясь освободиться от болезненного захвата, но тщетно.
Схлестнулись взглядами.
Первым не выдержал Воленхейм, отвел глаза и, морщась от боли, сумел задать справедливый вопрос:
– Кто здесь, мать его, начальник?
– Ты, – ответил Влад и вырубил его ударом в челюсть. – А теперь – я.
Влад не сомневался, правильно ли он поступает, «увольняя» зарвавшегося Воленхейма. Он об этом даже не думал. В такие секунды думать вредно. В такие секунды нужно следовать текущей внутренней программе. У Влада она имелась, была проста, исходила из посыла: есть время под присягой, есть время вне присяги, а кроме этих двух, никаких других времен по большому счету не существует.
Год назад, заполнив стандартный бланк рапорта об увольнении, он выбрал для себя время, в котором присяги нет.
Все.
А дальше, не морща лба: как есть, так есть.
Присяга обязывает умереть, если так нужно для выполнения приказа. Обязанность умереть дает моральное право убить. Твой долг тебя оправдает, а война все спишет. Баш на баш – таков закон высшей справедливости войны.
Трудовой контракт с Корпорацией – это не присяга. Это сортирная бумажка мирного времени. Она не обязывает умереть при исполнении. Но если ты вправе остаться в живых, разве ты имеешь право убить? Пожалуй, нет. Нет. Точно.
Он устал убивать.
Он закрыл эту тему.
Год назад.
Вырвав с корнем коаксиальный кабель, идущий от блока управления мортирой, Влад полез наружу. Он искренне намеревался уговорить местных парней от глупых намерений. Хотел обрисовать расклады. Объяснить, в чем не правы. Призвать, в конце концов, к порядку. В общем, любыми доступными ненасильственными способами остановить непоправимое.
Он считал, что сумеет.
Едва он вынырнул наружу, Гэндж, щелчком отправив недокуренную сигару в темноту, нетерпеливо спросил:
– Ну что, не свой?
– Ничего, – спрыгнув вниз, ответил Влад. – Вернее, все то же самое.
Гэндж осуждающе повел бородой:
– Нельзя хорошо, будем плохо.
– Мы будем отбиваться, – еще раз предупредил Влад.
– Так.
– Вы погибнете.
– Вы.
Влад собрался втолковать наивному смельчаку, что арбалеты, как они ни хороши, не идут ни в какое сравнение с тем оружием, которым оснащен конвой. Решил прочитать что-то типа краткой лекции о тактико-технических характеристиках средств активной обороны, которые стоят на вооружении у стрелков корпоративного конвоя. Нет, не напугать хотел, а достучаться до здравого смысла. Для начала.
Но даже и начать не успел – сверху раздался окрик:
– Эй, «кирпич»!
Влад обернулся.
Это Курт Воленхейм вылез из люка по пояс.
Лицо чудилы перекосила гримаса ярости, а в руках ходила ходуном винтовка. Автоматическая. М-86. Тип – штурмовая. Вес с оптикой – 4,6. Длина регулируемая. Ствол заменяемый. Патрон – 7,62x51, специальный. Целеуказатель – ДХЕ-914. Начальная скорость пули – 1500. Прицельная дальность – 1800. Емкость магазина – 24 или 48. Отсечка очереди – отсутствует. Использование – боевые подразделения Экспедиционного корпуса.
Это раньше она использовалась в боевых подразделениях Экспедиционного корпуса. Но года три тому назад ее сняли с вооружения и передали для оснащения полицейских патрулей, конвойных отрядов и егерских кордонов.
А вообще-то – достойная машина.
И безотказная.
Но выглядящая нелепо в случайных руках.
Увиденное крайне поразило Влада. Никак не ожидал, что распоясавшийся начальник столь быстро придет в себя. Бил его, конечно, не насмерть, но прилично приложился и на полчаса спокойствия рассчитывал. Да, видать, плохо рассчитал. Голова у Курта Воленхейма оказалась чугунной.
Удивиться – это единственное, что успел сделать Влад. Воленхейм проорал дурным голосом:
– Сержант Блэр начистил пряжку и надул себе во фляжку!
И сразу утопил гашетку.
Рой самонаводящихся разрывных пуль рванулся в направлении солдата – алкающие человечьего мяса снаряды собрались впиться в плоть.
Но не дано им было утолить свой голод.
Обломилось.
Не долетев сантиметров пятнадцати, рой рассыпался. Парфянские пули, сами того не желая, разлетелись в разные стороны: большинство метнулось в ночное небо, какие-то зарылись в песок и там разорвались, несколько, развернувшись, зацвели белыми астрами на броне, а одна, совсем дурная, сбила шляпу с головы Гэнджа.
Тот, к слову, даже глазом не повел, а вот конь под ним рванулся, встал на дыбы и протяжно заржал.
У Воленхейма от удивления отвисла челюсть.
– Что за черт! – проорал он и выдал еще одну длинную очередь.
С тем же успехом.
«Большое число выстрелов в очереди нерационально вследствие увода среза ствола с линии прицеливания», – машинально дал бывалый солдат критическую оценку действиям Воленхейма и, не дожидаясь третьей попытки, рванул к башне сквозь клубы удушливого жирного дыма. Вовсе не для того чтобы рассказать безумцу, как во время «горизонталки» уговорил полкового коновала Штейнберга оставить в плече блок-имплантат с системой опознавания «свой-чужой». Док, будучи великим любителем всего колющего-режущего, с благодарностью принял в качестве отступного трофейный меч-трость, отобранный Владом у дикого «гаринча» с Прохты. Покрасовавшись перед зеркалом, майор медицинской службы несколько раз рассек мечом воздух, поцокал языком от удовольствия и без лишних разговоров поставил штамп в обходном листе.