– Я всегда, – он повторил это слово, – я всегда знал, что умру только в одиночестве.
Его обдало морозным ознобом от собственных слов, озноб был жутким, не имеющим ничего общего с кратким мигом страха при падении со смертельной высоты.
Доктор вымученно улыбнулся, не зная, что ответить Кирку, а Спок насупился и обратился к нему:
– Капитан…
– Джим, – поправил его Кирк.
– Джим, – механически повторил Спок, – я не могу понять, как вы можете утверждать такие вещи, не будучи прорицателем? Настоящие прорицатели попадаются чрезвычайно редко, и их предсказания не столь категоричны.
– Я тоже не понимаю, Спок, – вздохнул Джим. – В этом нет никакой логики, как и в нашей дружбе.
Выражение лица доктора приобрело меланхолический вид – то ли от виски, то ли от темы разговора. Он задумчиво уставился на огонь, задумчиво проговорил:
– Какая-то тайна свела нас.
Спок озадаченно спросил:
– Вы предполагаете, доктор, что мы приехали в Йосемит только потому, что капитану угрожала опасность? Вы снова намекаете на предвидение?
– Спок, я назвал бы вас бездушным, если бы не знал вас так, как вы не знаете самого себя. Подумайте хотя бы о том, что мы нашли вас, спасли, вернули к жизни почти мертвого, – и все это по интуиции, по предвидению, по прямому указанию свыше, – как вам угодно, так и называйте узы, связующие нас.
Заметив, что рискует показаться сентиментальным, Маккой отхлебнул из чашки, как будто хотел подбодрить себя перед тем, как погрузиться в потаенные глубины их дружбы.
– Мне кажется, что между нами существуют своего рода, скажем грубо, психические узы. Они намного выше нашего сознания и не поддаются исследованию. Не зная, какая субстанция лежит в их основе, мы лишь опосредованно, через наш личный опыт приобщаемся к некой тайне, связующей нас. Не подозревая о тайне, не задумываясь о ней, мы просто ощущаем потребность друг в друге, обусловленную слаженностью наших общих действий. Мы понимаем, что в космосе мы нужны друг другу – и это нас не удивляет. Но вот мы очутились на нашей родимой земле, нам выпадает нежданный отпуск, мы освобождены от каких-либо обязанностей по отношению друг к другу. И наконец, у каждого из нас есть семья, в кругу которой мы могли бы наслаждаться всеми прелестями оседлой жизни. И что же мы делаем? Мы все трое уходим от остального мира, но и тут собираемся вместе.
– Все это звучит слишком заумно, – тоскливо сказал Джим. – Семьи есть у других людей, но не у нас.
Затянувшееся рассуждение доктора напомнили ему о Дэвиде, о Кэролл Маркус. Серая пелена опустошенности опустилась на него.
– Не правда! – возразил Спок, не заметив предупреждающего взгляда доктора. – У капитана есть племянник, с которым он отлично провел бы время. У вас, доктор, есть дочь и, если не ошибаюсь, внучка, с которыми вы могли бы спокойно жить. И у меня на Вулкане есть семья, которую я оставил ради общения с вами.
Джим с кривой улыбкой на губах почтительно склонил голову:
– Спасибо, мистер Спок, за то, что вы избавили меня от мук жалости к себе и напустили еще больше тумана в логические хитросплетения доктора.
– А в наказание за ваше пренебрежительное отношение к логике, Джим, – с облегчением пригрозил доктор, – я заставлю вас по возвращению на корабль рассмотреть четыре десятка голограмм моей внучки. А вы, Спок, разочаровали меня.
Он запрокинул голову, допивая остатки «секретного ингредиента».
– Не понял, – вопросительно уставился на него Спок.
– Вы не подвергли сомнению мою идею о психических узах. А без критического анализа она останется всего лишь гипотезой.
Спок отставил от себя пустую чашку, взял в руку тоненькую ветку и ответил:
– Фактически я согласен с вашей теорией. Прежде всего потому, что у нас с вами были затруднения при расторжении нашей связи после «Фал тор пан». Тогда капитан путем телепатии сумел восстановить со мной контакт. Это подтверждает вашу теорию.
Он взмахнул веткой так, словно эта была дирижерская палочка.
Кирк улыбнулся в ожидании чего-то хорошего:
– Что вы собираетесь делать, Спок?
– Прежде чем покинуть корабль, я побывал в компьютерной библиотеке, чтобы ознакомиться с обычаями кемпинга. И полагаю, нам пора заняться ритуалом, известным под названием «коллективное пение».
Откинувшись на спину, беспомощно разведя руки в стороны, Джим воскликнул:
– Спок, вы – само совершенство! Кто, кроме вас, мог бы напомнить нам о ритуале хорового пения? Да я не пел у костра со времени своего детства в Айове. Но разрешите узнать, какое отношение к ритуалу имеет веточка в ваших руках?
– Наличие коллектива предполагает и наличие руководителя…
– И вы, стало быть, будете нашим дирижером?..
Джим катался по траве, как будто он снова превратился в ребенка, по-детски безудержно зайдясь в веселом смехе. А почувствовав себя освободившимся от всего мрачного, что угнетало его в последнее время, и утирая выступившие от смеха слезы, ударил в ладоши:
– Браво, маэстро Спок! Поздравляю вас с новым для вас амплуа дирижера тире певца. Ну, и какую же песню вы предлагаете нам исполнить под вашим руководством?
– К моему сожалению, компьютер не выдал ни одной песни.
– Еще раз браво, маэстро! – зааплодировал Джим и, обратясь к Маккою, намекая на оплошность его рассуждений, сказал:
– Видите, доктор, все гениальное – просто. Не знаешь ни слов, ни музыки песен – иди в дирижеры, и успех обеспечен.
Плечи доктора тряслись от беззвучного смеха, и на подколку Джима он лишь отмахнулся расслабленным движением руки. Но Кирк не унимался:
– Как насчет репертуара, дружище? С чего мы начнем?
Маккой сморщился, как сморчок, нахмурил брови, словно с трудом припоминая что-то забытое; и предложил:
– Да хотя бы «Рейс в Кейптаун».
– «Упакуйте свои заботы», – не задумываясь, оборвал Джим.
– Мы что, уезжаем, капитан? – обернулся к нему Спок.
Маккой был наверху блаженства и, перехватив инициативу, ответил вместо Кирка:
– Что вы, Спок? Было бы преступлением раньше времени покинуть эти места. Мы перебираем песни, ищем подходящую для нашего трио.
– «Кажется, она меня любила», – вмешался Джим.
– Нет, – забраковал песню Маккой, – слишком сентиментально. О! Я вспомнил: «Греби, греби, греби на своей лодке».
– Отлично, – поддержал его Джим. – Ты, конечно, знаешь ее, Спок?
– Никогда не слышал.
– Это не имеет значение. Ты выучишь ее за считанные секунды. Слова просты и грубы, как весло… Слушай и запоминай: «Греби, греби, греби на своей лодке вниз, вниз по реке, весело, весело, весело. Но жизнь – это грезы», – продекламировал Джим.
Спок выгнул бровь:
– Слова простые, но в них нет логики.
– Песни не всегда логичны, Спок. И какое тебе дело до логики в такой хороший вечер? Мы с доктором начнем, а когда дадим тебе знак, можешь присоединяться к нам, если захочешь.
Доктор прокашлялся, облизал губы и на всякий случай предостерег себя от критики:
– Но не говорите потом, что это – моя затея.
Он запел хриплым, не очень приятным голосом, но в нужной тональности. Когда он в третий раз повторил «греби», Джим присоединился к нему и после трижды повторенного «весело» сделал знак Споку вступать, но тот отрицательно покачал головой, хотя и продолжал слушать с видимым интересом.
Оборвав песню, Кирк с легким раздражением спросил:
– Что случилось, Спок? Почему ты не присоединяешься к нам?
– Я пытался вникнуть в смысл слов, – ответил Спок, – и должен признаться, что я…
Доктор безнадежно взмахнув руками, простонал:
– О, ты, сын зеленокровного вулканца, пойми ты, что это – песня. Ее нужно просто пе-еть. Слова неважны. Важно хорошо провести время, исполняя песню.
Спок молча выслушал упрек и спросил с глубочайшей искренностью:
– Прошу прощения, доктор Маккой, но разве мы плохо проводим время?
Маккой закатил глаза к небу:
– Сдаюсь! Я потерял последнюю надежду полюбить его живого больше, чем мертвого. Прости меня, Боже!