Он удивленно посмотрел на провода, тянущиеся от его руки к аппарату, а затем перевел непонимающий взгляд на Вайнштейна. Выражение лица друга было сейчас зеркально идентичным его собственному. Казалось, Альберт тоже находится в растерянности.
— Все приборы чуть с ума не сошли, а сейчас все в порядке, — тихо проговорил он. — Как ты себя чувствуешь, Дим?
— Нормально я себя чувствую. Что я делаю в больнице?
Альберт приблизился к Лескову и, внимательно глядя в его озадаченные синие глаза, спросил:
— Ты ничего не помнишь?
— Я помню…, - Дмитрий прервался. Действительно, а что он помнил? Помнил вылазку, помнил, как они вернулись, как дошли до лифта. А дальше он провалился в сон. Наверное, так устал, что и не помнил, как дотащился до постели. Или же нет?
— Я заснул, — неуверенно произнес Лесков.
— И проспал четверо суток, — договорил за него Вайнштейн. Заметив, как Дмитрий переменился в лице, он положил руку ему на плечо, словно желал поддержать. Но на самом деле Альберт хотел понять, что происходит с энергетикой этого полукровки. Теперь она была не такой шершавой, но все-таки до прежней ей было еще далеко.
— Почему это случилось? — севшим голосом спросил Дмитрий. — Дело в «Эпинефрине»?
Альберт не ответил. Сейчас он полностью погрузился в свои ощущения, поэтому голос Лескова донесся до него, словно из-под толщи воды.
— Тебе было больно…, - еле слышно произнес он, глядя куда-то в стену пустыми глазами.
— Да, меня ломало, — нехотя признался Дима. — Как в детстве, помнишь?
— Не как в детстве…
Затем, словно сбрасывая с себя оцепенение, Альберт тряхнул головой и уже более решительным тоном произнес:
— Ты больше не будешь использовать сыворотку. Если, конечно, ты хочешь жить.
Глава IV
После разговора с Альбертом Дмитрий чувствовал себя так, словно его окатили ледяной водой. Мысль о том, что он проспал четверо суток, показалась ему жуткой и неестественной одновременно. Ситуация напоминала какой-то злой розыгрыш, после которого все якобы должны были расхохотаться, вот только никому из участников не было смешно.
После ухода врачей Лесков полчаса провел в душе, подставляя лицо горячим струям воды, словно желал смыть с себя столь ужасающую новость. И самым страшным во всем этом было то, что Дмитрий даже не помнил, как всё произошло. Его организм словно выключился, точно компьютер, который выдернули из розетки. Ему чертовски повезло, что все случилось, когда группа была уже практически на базе. А если бы он отрубился в Адмиралтействе или, что еще хуже, посреди улицы?
Вытираясь полотенцем, Дмитрий с досадой посмотрел на свою исколотую руку. Темно-бордовые точки усеивали его кожу на внутренней стороне локтя, навевая на мысль о торчках, которые прежде бродили по неблагополучным районам Москвы. И в этот момент Лескову снова сделалось не по себе. Ему вспомнилась безумная боль, охватившая его тело во время пробуждения. Она вгрызалась в кости, буквально сводя с ума.
«Проснись!»
Шепот незнакомца эхом повторился в памяти Дмитрия, и мужчина помрачнел окончательно. Разумеется, все это можно было списать на реалистичный сон или не менее реалистичные галлюцинации, вот только уверенности Лесков не ощущал. В тот момент ему даже казалось, что если бы он открыл глаза на секунду раньше, то увидел бы лицо шепчущего, заглянул бы в его глаза.
«Я схожу с ума», — подумал Дмитрий, затравленно взглянув на себя в зеркало. Оттуда на него смотрел испуганный молодой мужчина с четырехдневной щетиной на лице и влажными взъерошенными волосами. Это был кто угодно, только не Черный Барон, коим его именовали прежде. Теперь это прозвище казалось Дмитрию таким же устаревшим, как и все, что осталось на поверхности. Жизнь наносила удар за ударом, не позволяя ни на миг ощутить былую уверенность в завтрашнем дне. И сейчас ему, наверное, впервые после смерти Олега захотелось хорошенько напиться.
Вот только у бывшего Черного Барона на данный момент не было даже такой мелочи, как бутылка коньяка. От прошлой жизни у него не осталось ничего, кроме пары близких друзей, да и тех судьба постоянно норовила отнять. В свою очередь новая жизнь была щедра только на опасности и разочарования. В ней не было ни намека на что-что, что могло подарить хотя бы призрачное ощущение счастья: только смерть, заговоры, страхи и сомнения.
Так и есть. У него не осталось ничего, кроме пары друзей и…
В этот момент Лесков вспомнил про Эрику. В памяти яркими вспышками пронеслись их ссоры, чередующиеся с горячими поцелуями и молчаливыми объятиями, и внезапно для себя Дмитрий поразительно остро ощутил желание увидеть ее. Наверняка, все это время, пока он спал, девушка винила себя в создании столь несовершенного препарата. Хоть Воронцова и представлялась всем до надоедливого требовательной стервой, тем не менее такой же требовательной она была и к самой себе. Она раньше всех приходила в лабораторию и возвращалась к себе глубоко за полночь.