Проверив оставшиеся закрытые комнаты сектора С и ничего в них не обнаружив, мужчины вернулись к Лунатику. Мальчик лежал неподвижно, закрыв глаза, словно прислушивался к состоянию своего организма. Но вот, уловив звук приближающихся шагов, он повернул голову к входной двери и тихо произнес:
— Вы быстро управились.
— Боялись, что, если будем наслаждаться процессом уборки слишком долго, ты подохнешь, и мы застрянем тут навсегда, — со свойственной ему «деликатностью» отозвался Эрик. Он приблизился к постели Адэна и угрюмо добавил:
— Ты точно не откинешься, если отключить тебя от системы? Было бы весьма неприятно застрять в этой гребаной стране до конца войны. Я, конечно, не прочь взять отгул и отдохнуть в каком-нибудь санатории, но уж точно не в этой садисткой больничке, от которой меня блевать тянет.
— Со мной все будет нормально, — произнес мальчик, устало взглянув на Эрика. — Ну же, сделайте это. Позвольте мне покинуть это Богом забытое место.
Дмитрий и Эрик молча переглянулись, чувствуя, как их охватывает уже знакомая тревога. Один неверный шаг, и они застрянут здесь навсегда, замурованные на территории этой истерзанной страны. Жизнь Лунатика висела даже не на волоске, а на проводах, которые сейчас необходимо было отсоединить. Оба мужчины понимали, что у них нет выбора, и они в любом случае должны это сделать, но почему-то ни один из них пока еще не мог набраться решимости. Сейчас они смотрели друг на друга, словно ждали, когда кто-то из них первым возьмет на себя ответственность. Не только за жизнь этого мальчика, а за их призрачный шанс вернуться домой.
Дмитрия несколько удивила нерешительность Фостера — обычно все у него проходило с довольной ухмылкой, мол, фигня — война, главное, маневры. Но сейчас его словно подменили — лицо как будто еще больше заострилось, а в глубине глаз затаилась едва уловимая тень отчаяния. Эта странная реакция еще больше озадачила Лескова: Фостер настолько боялся не вернуться в Россию или же беспринципный наемник, который с легкостью убивал даже детей, внезапно сделался заботливым к какому-то постороннему для него мальчишке? Нет, не постороннему… Что-то связывало их друг с другом, и Лескову чертовски хотелось понять, что именно. Они точно не могли быть родственниками — способности полукровок вроде как передаются из поколения в поколение: в таком случае эти двое оба должны быть «теневыми».
— Да что с вами такое? — не выдержал Адэн и, с трудом подняв руку, сам предпринял попытку отсоединить первый провод. — Если вы думаете, что сейчас разорвете билет на самолет Вашингтон — Петербург, то вы ошибаетесь.
— Ладно, ладно, не дергайся. Я сделаю, — наконец согласился Эрик и, бережно перехватив руку мальчика, принялся осторожно отключать систему. Благо, это было не сложно, вот только едва он выдернул первый провод, устройство, стоящее у изголовья кровати, издало тревожный писк. На мониторе замигала красная лампочка. Фостер замер, в тревоге уставившись на экран, но мальчик потребовал продолжать. В голосе ребенка послышалась непривычная сталь, и в этот раз Эрик безропотно подчинился. Его лицо сделалось отрешенным, как у человека, который уже смирился со своей утратой.
— Проклятье! Чувствую себя гребаным сапером! — произнес Эрик, заканчивая свою работу. Он чувствовал на себе напряженный взгляд Лескова, который молча наблюдал за происходящим, не смея вмешиваться. — Мелкий, ты только не сдохни, ладно? Доставишь нас в Россию, и там можешь делать что хочешь. А тут не смей. Понял меня?
— Да, — Лунатик едва заметно кивнул. — Только не называй меня, пожалуйста, мелким. Бесит.
— Ладно, будешь тощим, — согласился Фостер и осторожно отсоединил последний провод. Аппарат у изголовья кровати издал очередной тревожный писк, отчего Дмитрий быстро приблизился к постели мальчика и снова коснулся его шеи, желая нащупать пульс.
— Говорю же, я справлюсь, — в голосе мальчика внезапно послышалась сердитая нотка.
— Справится он, — передразнил его Эрик, чувствуя облегчение от того, что мальчишка еще в состоянии злиться. — Ты похож на выстиранную в машинке медузу.
Лунатик попытался было нахмуриться, однако его губы тут же тронула слабая улыбка. Впервые за долгое время он почувствовал себя счастливым. Рядом с ним находился не бездушный ученый, видевший в нем только кусок мяса для исследований, а Абелайо, Абелайо Фостер, которого мальчик воспринимал не иначе как брата. Он столько раз рисовал в голове их встречу, что теперь ему невольно хотелось плакать. А ведь казалось, что он давно разучился что-то чувствовать.