Он пихнул Ярослава, и они снова помчались по полю. Удивительно, словно в кино, пули ложились рядом, то тут, то там вспахивая участки земли. Как будто бойкие воробьи принимали свои пыльные ванны. Смерть витала в воздухе, но не трогала безумную троицу. Казак останавливался, отстреливался и опять догонял Ярослава, подталкивая того в спину. Вокруг все смешалось, замедленными кадрами проплывали несвязные картинки. Ярослав повернул голову: где-то совсем неподалеку прогремел взрыв, взметнув в воздух куски серого грунта. Впереди чумазый и совсем не похожий на себя Олег расстреливал неприятеля. Неугомонные стальные воробьи продолжали клевать дорогу. Ярослав уже не слышал указаний командира, он остановился и принялся неистово опустошать свой последний магазин, но Казак снова толкнул его — и тут он увидел, как впереди камнем рухнул на землю Олег.
— Олег! — закричал Ярослав и что есть сил устремился к нему.
Но его пересекла страшная боль. Будто мощный удар пришелся в спину и пронзил ее. Ярослав почувствовал, как жизненные силы мгновенно покинули тело. Он тяжело опустился на колени, принялся отыскивать взглядом товарища. Олег был жив. Изобразив нечеловеческую гримасу, он медленно, словно полу-раздавленное насекомое, полз к другу. Очевидно, он хотел помочь, но уже не имел на это никаких сил. Их глаза снова встретились. «Все кончено», — будто бы шептал взгляд Олега. Но неожиданно зрачки его сверкнули, озарившись жизнерадостным светом, и напоследок он выдал неповторимую искреннюю улыбку. И словно искра проскочила между ними, словно неуловимый поток энергии одолел расстояние. Стиснув зубы, Ярослав поднялся на ноги и вскинул оружие. Тишина. Магазин был пуст. Навстречу, хромая на обе ноги, плелся Казак. Его лицо, шея, руки, камуфляж, все было в крови. Поравнявшись с Ярославом, он остановился:
— Ранен? — прохрипел Казак.
— Похоже, — скорчившись от боли, ответил Ярослав.
— Ну ничего, как-нибудь…
Ярослав хотел идти дальше, но уже не понимал, в какую сторону. Ему казалось, стрельба шла отовсюду. «Может, это свои?» — подумал он, и в этот момент, словно хищник, на него прыгнул Казак. Раздался мощный взрыв. Землю содрогнуло, и Ярослав едва успел почувствовать, как ее вырвало у него из-под ног. Мутная пелена перед глазами, долгожданное чувство умиротворения.
— Все-таки, с-с-суки, шлепнули, — со странной улыбкой проговорил он.
Постепенно пелена растворялась, и перед его глазами открывалось небо. Впервые за долгие годы он был способен так жадно созерцать его глубину. Теперь он был свободен. Шум в ушах был как мелодия прибоя. Причудливые обитатели голубой лагуны двигались, извивались в ласковой пучине. Такое сказочное спокойствие…
Ярослав повернул голову в сторону. Рядом лежал Казак. Его глаза были широко открыты, последний бесконечный взгляд устремился вверх. Как будто он тоже с огромным любопытством рассматривал открывающиеся на небесах пейзажи. За все время, что они провели вместе, он впервые не щурился. Сантиметровая щетина на грубой загорелой коже, глубокие морщины и нахальная язвительная насмешка застыли на заляпанном кровью профиле. Это была победа человека над смертью. И пусть Тот, кому он возносил молитвы, достойно примет его в своей обители. Может, там, в голубой лагуне или где-то еще. Пусть он примет всех.
Ярослав почувствовал, как горячая слеза проложила по щеке дорогу. Он внимательно разглядывал безжизненные черты лица своего командира. Думал об Олеге, его прощальной улыбке, о том, что они оба были не способны хоть чем-то помочь друг другу. Чувствовал вину перед Казаком, который, сражаясь до последнего, вытаскивал из беды этих двух «перспективных менеджеров». Ярослав снова взглянул наверх и, словно уходящий в мир иной Акела, жалобно застонал:
Не для меня придет весна,
Не для меня Дон разольется, Там сердце девичье забьется С восторгом чувств не для меня.
— Пусть всем нам земля будет пухом, Макарушка, — произнес он, закончив песню.
Ярослав лежал на земле. Внутри что-то бурлило и хлюпало, но у него не было ни единого желания ощупывать свои раны — потому он наслаждался совершенными небесными видами, где есть умиротворение и нет боли. Он изобразил дерзкую гримасу, так похожую за застывшую ухмылку Казака, — и начал заново:
Не для меня придет весна,
Не для меня Дон разольется…
Вдруг на фоне вечерней лагуны нарисовалась какая-то лысая голова. Потом еще одна, косматая, дополнила картину. Головы пристально изучали Ярослава, будто инопланетянина, случайно свалившегося на их бренную планету. Но Ярослав продолжил, нагло улыбаясь, петь: