– Идите к себе, – приказал тихо Герцог. – Поспите, вам станет легче.
Катя развернулась и убежала прочь. Свет из кабинета озарял профиль Герцога, который смотрел ей вслед, задумчиво крутя на пальце темный перстень.
– Я само совершенство, не правда ли? – спросил он то ли самого себя, то ли меня, потому что я почему-то не сомневалась, что он знал о моем присутствии. – Я спас бедную девочку. Мне стоит поставить памятник, – и он засмеялся тихим хриплым смехом, зловещим и таинственным.
Я постояла еще некоторое время в своем убежище, когда он ушел, потом тихонько вышла. Подниматься к Кате в комнату не решилась. Меня мучила совесть за ту зависть и ревность, что я испытала несколько мгновений назад.
Я переживала только за Катю, за то, как она будет теперь вести себя с Герцогом. Впоследствии, когда Катя нашла в себе силы рассказать мне о том происшествии (ох, как непросто мне было делать вид, что я о нем не знала), она сказала, что после того, как поднялась к себе в спальню, она упала на кровать и уснула необыкновенно счастливой. Когда же она проснулась, то исчезло чувство тревожной и мучительной любви к Герцогу, страх, смешанный с удовольствием при звуках его голоса, больше не терзал ее, она словно забыла о своем увлечении. Она помнила про поцелуй, но для нее он стал означать не начало романа (как она надеялась до сна), а его счастливое завершение. Так что впоследствии Катя общалась с Герцогом спокойно, даже шутила и так же участвовала в словесных дуэлях, но больше не испытывала страсти. И была ему за это благодарна.
Не знаю, как ему удалось привести Катю в чувство таким способом, но Герцог после этого стал казаться еще более странным типом, чем раньше…
Пока Катя безмятежно излечивалась от любви во сне, ко мне пришла Клементина. С ней я не стала обсуждать происшедшее, хоть она и спросила, в чем причина моей странной задумчивости. Как она часто это делала, Клементина, болтая, разбирала шкатулку с моими украшениями. Маленькое колечко с лунным камнем выпало, зацепившись за бусы, и закатилось под кровать. Клементина сняла с колен шкатулку и, поставив на постель, где сидела, полезла доставать кольцо.
– Посмотри, что лежит у тебя под кроватью! – испуганно воскликнула она, показав лежащий на ладони катышек из светлых волос, слепленных воском. – Это твои волосы?
– Наверно, – пожав плечами, ответила я. – Что с того?
– А то, что кто-то пытается навредить тебе! – Клементина обеспокоенно нахмурилась. – Ведь это же магия! Колдовство!
– Да просто капнуло со свечи, может, ветер замел под кровать… – беспечно предположила я.
– Нет, нет, это порча! Посмотри, как слеплены волосы! Просто свеча так капнуть не может, да и потом, их надо снять с расчески.
– Ты права, – задумавшись, сказала я. – Кому понадобилось делать это?
Мне было неприятно, но не более того. Я не слишком верю в магию, чтобы принимать все близко к сердцу, зато Клементина была всерьез обеспокоена. Поразмышляв над тем, кто бы мог это сделать, мы решили, что возможность была только у Николетты.
Но зачем девушке наводить на меня порчу? Не понимаю… Я долго колебалась: может, показать ей этот пучок с волосами и прямо спросить? Но Клементина отговорила: лучше, если Николетта будет думать, что он еще на месте, ведь не могу же я сейчас вернуть ее в Италию. Я согласилась, но после этого неприятного открытия больше не могла доверять девушке и уже не общалась с ней так открыто и часто, как прежде. Этим я лишь усугубила свое положение, оставшись совершенно одинокой. Наша троица по разным причинам распалась, и теперь кроме Клементины меня редко кто сопровождал на приемы и прогулки.
Как-то раз мы договорились, что она придет ко мне на ужин. Герцог увез Катю смотреть представления, которые давались в честь праздника по всему острову в тех местах, где сохранились древние амфитеатры, а Вадик то ли тренировался с рыцарями, то ли ухлестывал за графиней.
Я велела Николетте накрыть стол в гостиной и отпустила к подруге в соседний дом. Там де ла Марш, похоже, собирал праздник, так как приглашал и нас, но у всех были свои планы на вечер, и мы вежливо отклонили приглашение. Николетта отправилась помогать подруге, пообещав прийти вскоре, чтобы убрать со стола после нашего тихого ужина. Я была рада избавиться от нее и не могла дождаться, когда она уйдет.