Они приходят в деревню и начинают готовиться к войне. Не дожидаясь первой атаки, нападают на крепость разбойников. Им удается убить немало бандитов, но в этой схватке гибнет и Хэйхати. Разбойники нападают на деревню, но их атака отбита, в этом сражении убит Горобэй. Тогда они обманом заманивают в засаду еще несколько разбойников и убивают их. В последнем сражении гибнут Кюдзо и Кикутиё, зато все до единого разбойники перебиты.
Приходит весна, а вместе с ней пора сажать рис. Из семи самураев осталось только трое, но скоро каждый из них пойдет своей отдельной дорогой.
Дональд Ричи. «Фильмы Акиры Куросавы»
В Британии проживает 60 миллионов человек. В Америке — 200 миллионов. (Кто знает, так это или нет?) Сколько миллионов англоговорящих других стран и народностей можно к ним прибавить, я, право, теряюсь в догадках. Впрочем, готова держать пари, что из всех этих сотен миллионов человек наберется не больше пятидесяти, которым удалось прочесть книгу А. Рёмера «Aristarchs Athetesen in der Homerkritik» (Лейпциг, 1912), работу на родном немецком автора, которой, судя по всему, так и суждено остаться непереведеиной до конца существования человечества.
Я присоединилась к этой горстке избранных в 1985 году. Было мне 23.
Вот первое предложение из этой малоизвестной книги: «Es ist wirklich Brach und Neufeld, welches der Verfasser mit der Bearbeitung dieses Themas betreten und durchpflugt hat, so sonderbar auch diese Behauptung im ersten Augenblick klingen mag».
Немецкий я учила по самоучителю и сразу же узнала в этом предложении несколько слов: Не подлежит сомнению то-то и то-то, которое с тем-то и тем-то имеет то-то и то-то, а следовательно, что-то также это нечто может то-то с первым тем-то.
Оставшуюся часть предложения я расшифровала, заглянув в Немецко-английский словарь и обнаружив там значения следующих слов: Brachfeld, Neufeld, Verfasser, Bearbeitung, Themas, betreten, durchpfliigt, sonderbar, Behauptung, Augenblick и klingen.
Нет, я, разумеется, испытывала бы неловкость, читая эту книгу в присутствии знакомых мне людей, поскольку к тому времени мне уже следовало выучить немецкий в совершенстве. И не нужно было напрасно терять время в Оксфорде на лекциях по аккадскому, арабскому, арамейскому, хеттскому, пали, санскриту и йеменским диалектам (не говоря уже о курсах по папирологии и иероглифике) — и все это вместо того, чтоб штурмовать бастионы действительно необходимых человеку знаний и наук. Проблема заключается в том, что если ты выросла в таком месте, где сходят с ума от радости по поводу приобретения первого мотеля, где имеют самое смутное представление (если вообще имеют) о самом существовании Йемена, тебе непременно захочется изучать эти самые диалекты, поскольку ты осознаешь, что другого шанса скорее всего у тебя не будет. Я лгала про все на свете, кроме своего роста и веса, лишь бы попасть в Оксфорд (ведь на примере отца было ясно, что может случиться С человеком, позволившим посторонним людям писать на тебя отзывы с отметками и рекомендации). И, поступив туда, решила использовать эту возможность на полную катушку.
И то, что я получила аттестат и добилась стипендии, чтобы иметь возможность всерьез заняться наукой, свидетельствует лишь о том, насколько правильное представление я создала о себе и своих оценках и характеристиках (все отметки, naturlich, только «отлично» и перлы типа: «круг интересов Сибиллы чрезвычайно широк, умеет мыслить оригинально и здраво; учиться для нее радость и наслаждение»). И теперь проблема заключалась лишь в том, что надо было заняться научной работой. И еще одна проблема: кто-то из комитета по стипендиям заметил в мой адрес: «Ну, немецкий-то вы знаете в совершенстве». На что я, не моргнув глазом, ответила: Конечно! И это вполне могло быть правдой.
Рёмер был слишком сложен и туманен, чтобы искать его труды на открытых полках «нижнего» читального зала — там в основном были выставлены расхожие классические тексты. Год за годом эта книга пылилась в самом дальнем и темном углу, в подвальном помещении хранилища. Но я ее заказала, книгу нашли и отправили по моей просьбе в запасник «верхнего» читального зала «Рэдклифф камера» — так называлось отдельное каменное здание библиотеки, высившееся в центре площади. Здесь я могла читать ее без посторонних глаз.