- Вся королевская рать, - пробормотал Кривоносов и бросил окурок в узкую щель между бортом катера и причалом, где беспорядочно плескалась покрытая слоем мелкого плавучего мусора зеленоватая вода.
- Хорошо, хоть каски не надели, - ответил ему Иларион. - А то, ей-богу, я бы побоялся на берег сходить: а вдруг палить начнут?
Капитан-лейтенант мрачно усмехнулся. Ему, конечно, не впервой было действовать на свой страх и риск, но сейчас между ним и его новым союзником оставалось много недосказанного, а дело как-никак грозило обернуться крупным международным скандалом. Кривоносов давно мечтал насыпать господину Набуки соли на хвост, но ему было далеко не безразлично, каким именно образом Забродов намеревается это осуществить. Честный служака, военный моряк, Кривоносов с подозрением относился ко всякого рода шпионским штучкам и секретным миссиям, в особенности к тем, которые осуществляются "частными лицами" наподобие этого липового корреспондента "Красной звезды".
- Может, все-таки скажешь, что у тебя в чемодане? - спросил он без особой надежды.
- Я не могу, - ответил Иларион. - Ведь на самом деле ты этого не хочешь. Ну подумай: ведь не хочешь же? Меньше знаешь - крепче спишь.
- А если я сам туда загляну? Без спроса, а? - Забродов пожал плечами.
- А мне плевать. Заглядывай на здоровье. Я теперь человек штатский и хранить все эти вонючие тайны вовсе не обязан. А вот ты, Леша, обязан, так что я, если разобраться, о тебе забочусь. О твоем, браток, психическом здоровье. И не только о психическом. Эта штука, - он махнул рукой куда-то в сторону палубной надстройки, - срока давности не имеет. Вот выйдешь ты на пенсию, поедешь с друзьями на рыбалку, выпьешь пару стаканов, и захочется тебе приятелей удивить, рассказать им, как ты с этой хреновиной в чемодане через пролив ходил. Раз стерпишь, два промолчишь, а на третий возьмешь да и расскажешь. Друзья посмеются, скажут - травишь, мол, Алексей Степаныч, а ты назавтра проснешься в комнате без окон, без дверей и будешь долго объяснять вдумчивым дядям в штатском, при каких это обстоятельствах ты эту штуку видел. Это в лучшем случае. А в худшем можешь вообще не проснуться.
- Фу-ты ну-ты, - сказал Кривоносов, но физиономия у него сделалась озабоченная. - Без окон, без дверей... Полна ж.., огурцов. Напугал! Я теперь всю ночь не усну.
- Конечно не уснешь, - заверил его Иларион. - Ночью поплывем, как договорились.
- Это дерьмо плавает, - скривился капитан-лейтенант, - а моряки ходят. Сколько можно объяснять?
- Ну извини, - сказал Иларион и, махнув рукой, двинулся навстречу судьбе, которая, победно ухмыляясь, поджидала его у трапа в лице знакомого мента.
Кривоносов шумно вздохнул у него за спиной. Этот вздох был таким мощным, что настиг Илариона на середине трапа. Он оказался пропитан парами неусвоенного медицинского спирта - того самого, который стоял в графине на столе у Кривоносова. Забродов, не оглядываясь, укоризненно покачал головой, хотя и сам пах немногим лучше. Таковы были издержки затеянного им предприятия: в здешних краях все важные решения было принято спрыскивать девяностошестипроцентным алкоголем-.
Знакомый старлей, ухмыляясь во все тридцать два зуба (добрая половина которых сверкала нержавеющей сталью), приветствовал Илариона на берегу. Он широко раскинул руки, словно собираясь обнять счастливо возвращенного беглеца, и Забродов увидел, что на указательном пальце его правой руки висят, покачиваясь, вороненые браслеты наручников.
- Кого я вижу! - радостно закричал старлей. - Пожалуйте ручки!
- Перетопчешься, - холодно сказал ему Иларион. - Ишь, обрадовался.
Он вынул из внутреннего кармана удостоверение, которого старлей еще не видел, и с размаху припечатал его ладонью к пятнистому бронежилету мента, стараясь выглядеть как можно более пьяным - ну если не совсем в стельку, то почти, От молодецкого удара по плечу старший лейтенант покачнулся. На мгновение его лицо приобрело зверское выражение, но он тут же взял себя в руки и, недоверчиво усмехаясь, заглянул в удостоверение. Иларион наблюдал за ним с нескрываемым удовольствием.
- Федеральная служба контрразведки, - упавшим голосом прочел старлей. Руки у него заметно подрагивали, но он еще брыкался. - Подумаешь, удивил. Твое журналистское удостоверение я уже видел. Откуда мне знать, что и это тоже не липа?
"Золотые твои слова, - подумал Иларион. - Липа, как есть липа!"
- А ты проверь, - внятно и, главное, громко предложил он. - Позвони в Москву, узнай номер.., ик!., в справочной.., и скажи: я тут задержал одного типа с вашим удостоверением. Он, блин, говорит: я, говорит, на задании... А я ему: сиди в "обезьяннике", морда, суд разберется. И главное, не забудь объяснить, за что ты меня повязал. Ты сам-то это помнишь? За то, что я японцу не понравился, ради которого меня сюда прислали. Ты никогда не задумывался, с чего это господин Набуки такой добрый? Вот и подумаешь, когда тебя зашлют... Черт, куда ж тебя заслать-то? Дальше вроде уже и некуда... А! Придумал. На Северный полюс, белых медведей штрафовать, вот куда.
Он сочувственно похлопал старлея по плечу нетвердой рукой, качнулся и тихонечко рыгнул, деликатно прикрыв рот ладонью. При этом он оглянулся на качавшийся у причальной стенки сторожевик и увидел, что капитан-лейтенант Леша Кривоносов буквально повис животом на леерах и млеет от удовольствия, наблюдая за бесплатным представлением. На шее у него висел морской бинокль, и бессердечный Кривоносов время от времени подносил его к глазам, чтобы получше разглядеть выражение лиц участников этой сцены, хотя расстояния тут было всего ничего - метров пять-шесть, никак не больше.
Старлей был полностью деморализован. Дрожащей рукой вернув Илариону его липовое удостоверение, он замер в мучительном раздумье. У него даже рот приоткрылся от умственных усилий: никак он, бедняга, не мог решить, что ему теперь делать - то ли сразу застрелиться, то ли попробовать выслужиться...
- Как звать-то тебя, сынок? - отстранив поверженного в прах противника на расстояние вытянутой руки и глядя на него отеческим взором, спросил Иларион.
- Колей". Виноват! Старший лейтенант Слепаков, товарищ.., э - Зови меня просто: товарищ полковник, - милостиво разрешил Иларион. Если бы было можно, он назвался бы генералом - просто в пику Федотову, но тогда у старлея Коли снова возникли бы сомнения: как правило, генералы не занимаются оперативной работой, особенно в таких местах, как это.
Впрочем, старлею Коле хватило и полковника: он вытянулся перед Иларионом во фрунт и начал усиленно поедать его глазами. Стоявшие у машины менты не слышали ни слова из их разговора и теперь наблюдали за происходящим с нескрываемым удивлением.
- Ну пойдем, - сказал ему Иларион, разворачивая его в сторону машины. - Пойдем, сынок, поговорим. Подумаем, как с тобой поступить. Попрощайся с дядей.
Старлей послушно развернулся на сто восемьдесят градусов, помахал рукой Кривоносову и крикнул:
- Пока! Спасибо, Леха! С меня бутылка! Кривоносов жестом фокусника извлек откуда-то здоровенный мегафон, поднес его к губам и щелкнул тумблером.
- Будь здоров, - разнесся по всей бухте оглушительный металлический рык, - не кашляй!
Кривоносов опустил мегафон и негромко, но отчетливо добавил: "Пошел в ж...!". Несмотря на звон в ушах после мегафонного рева, слышимость была великолепная. Иларион ухмыльнулся, а старлей Слепаков заметно покраснел и обиженно поджал губы. Судя по всему, он и Кривоносов друг друга, мягко говоря, недолюбливали.
Возле машины Иларион снова остановился.
- Так, - сказал он. - Пленку и фотографии ты, я полагаю, из мастерской конфисковал?