– Ну, очень просто: затяжная депрессия. Людмила, мол, так и не пришла в себя после развода, очень переживала, переживания накапливались как снежный ком, что и привело в результате к решению покончить с собой. Он, кстати, и заключение психиатра получил.
– Просто замечательно – какой запасливый мужик! – возмутилась я. – Лучше бы он с такой же дотошностью занялся выяснением обстоятельств, приведших к смерти Люды!
– Ну а сами-то вы что думаете, Агния? – спросил Карпухин, глядя на меня исподлобья. Я не могла понять, действительно ли его интересуют мои версии или он просто из вежливости дает мне выговориться.
– Что я думаю? – переспросила я. – Я считаю, что Люде помогли умереть – не знаю кто, не представляю почему. В общем, вы можете мне не верить, конечно…
– Да нет, я вам верю, Агния, – покачал головой майор. – И то, что вы говорите, имеет смысл. Я попробую вмешаться. Это кое-кому не понравится, но, полагаю, рискнуть стоит: ваша интуиция не раз нас выручала. Но меня тут кое-что смущает.
– Вы о чем? – насторожилась я.
– Видите ли, Агния, может оказаться, что вам не понравится, если все же удастся изменить квалификацию смерти вашей подруги с самоубийства на убийство.
– Почему?
– Да потому, что в машине, например, как и в самом гараже, обнаружили только два вида отпечатков пальцев. Одни принадлежат Людмиле, другие ее сыну.
– Разумеется! – подтвердила я. – Было бы странно, если бы в машине не было отпечатков пальцев Дениса, ведь они жили вместе.
– Ну да, ну да, – пробормотал Карпухин, и меня зацепил его тон.
– Что вы хотите сказать, Артем Иванович, – что Денис может иметь отношение к смерти собственной матери?!
– Между прочим, ваша подруга знала, что от него можно ожидать чего угодно. Помните, в записке об этом ясно говорится: «Он, конечно, считает себя взрослым, но может натворить немалых дел, оставшись без пригляда…»
Слова майора меня расстроили, но сдаваться я не собиралась.
– На вашем месте я бы все свое внимание обратила на бывшего мужа Людмилы.
– Вы его не любите, да? – спросил майор, испытующе глядя на меня.
Действительно, мы с Виктором всегда друг друга недолюбливали. Во-первых, я считаю его снобом: мужу Люды не нравилось наше с ней общение. Он находил меня неподходящей компанией для жены, ведь мы жили гораздо беднее, Славка почти не работал, я и мама крутились как белки в колесе. В отличие от нас Агеевы благодаря отличным заработкам Виктора считались чуть ли не сливками общества. Приходя домой к Людмиле, я частенько ловила на себе неприязненный, даже, пожалуй, подозрительный взгляд ее мужа. Мне казалось, что он следит за мной, опасаясь, что я могу ограбить их холодильник или умыкнуть серебряные ложки. Но у меня имелись и другие основания для плохого отношения к Виктору Агееву, и они носили не личный характер. Люда частенько жаловалась мне, что муж имеет дело с отвратительными людьми, настоящими бандитами. Будучи адвокатом по уголовным делам, он сделал себе громкое имя, защищая тех, кого правоохранительным органам с таким трудом удается привлекать к ответственности. Виктор Агеев заслужил славу этакого «громобоя», потому что легко разбивал в пух и прах доказательства, полученные следствием, и его подзащитные вновь оказывались на свободе, чтобы продолжать безнаказанно творить беззаконие. Люда говорила, что ее мужу удавалось успешно отмазывать клиентов не только благодаря собственной гениальности: Виктор не гнушался давать взятки, пользовался «телефонным правом» и даже шантажом. Наверное, так и должен поступать хороший адвокат – делать все возможное и невозможное для защиты клиента. Но мне всегда казалось, что человек, действующий точно так же, как и сами бандиты, не может считаться порядочным, каким бы профессионализмом он ни прикрывался. Тем не менее я ответила Карпухину на его вопрос:
– Дело не в том, что я не люблю Виктора. Я, если хотите знать, буду только рада, если окажусь неправа. Но вы, Артем Иванович, спрашивали о моей версии происшедшего, и я вам ее изложила.
– Ладно-ладно, не горячитесь! – усмехнулся майор. – Разберемся.
Не скрою, мне стало гораздо легче, когда он это сказал: теперь я чувствовала, что уже не одна барахтаюсь в деле Мамочки, захлебываясь от недоумения. Кто-то согласился меня поддержать.