– В таком случае я лучше откажусь, – заявляет Лукреция.
Присутствующие удивлены.
– Кем вы себя считаете, мадемуазель Немро? Ваша должность не позволяет вам даже отказаться. Вы всего лишь мелкий журналист. То есть никто.
Взгляд Лукреции останавливается. Дыра от вырванного зуба испускает колющую боль. Призвав всю свою волю, она пытается с ней совладать.
Только не сейчас, зуб, только не сейчас.
– Полагаю, все сказано.
Лукреция встает и собирает свои бумаги.
Только бы рот не искривился.
Тенардье смотрит на нее по-другому. Ее лицо скорее выражает удивление, нежели гнев. Лукреция чувствует себя маленькой мышкой, которая потянула за усы львицу и продолжает ее дразнить. Это не умно, но забавно.
Я получила удовольствие от того, что хоть раз в жизни это сделала.
– Подождите, – бросает Тенардье.
Не оборачиваться.
– Итак, вы быстро растете. И не для того, чтобы вызвать мою неприязнь. Я была почти такой же в молодости. Вернитесь.
Аккуратно сесть, не показать своего удовлетворения.
– Хорошо… можете взять своего Катценберга, если он вам так нужен, но никаких расходов на него и упоминания его имени в статье. Он помогает в расследовании, но не пишет. Вы думаете, он примет такие условия?
– Примет. Я его знаю, он занимается этим не ради славы и денег. Для него имеет значение лишь один важный вопрос, который завладел его умом: «Кто убил Феншэ?»
8
Мсье Жан-Луи Мартен был обычным человеком.
9
В апреле в Каннах хорошая погода.
В городе недельная передышка между игровым и документальным кинофестивалями.
По Круазет, дымя выхлопными газами, тарахтит мотоцикл с коляской. Он проезжает мимо роскошных отелей, которыми славится город: «Мартинез», «Маджестик», «Эксельсиор», «Карлтон», «Хилтон».
Мотоцикл ведет молодая девушка в красном плаще; ее лицо скрывают летные очки, а на голове – круглый кожаный шлем. В коляске полный мужчина, одетый почти так же, только плащ его черный.
Мотоциклисты паркуются возле «Эксельсиора». Они долго стряхивают с себя пыль, снимают дорожную одежду и направляются к столу регистрации. Берут самый дорогой номер с видом на море.
Тенардье побелеет от злости.
Они проходят вперед, будто княжеская чета. Молча добираются до своего номера, где лакей отворяет ставни и открывается чудесный вид на море, пляж, на Круазет. Прямо перед ними, словно усыпанная звездами, сверкает вода.
Несколько смельчаков уже плещутся в еще прохладном Средиземном море.
Лукреция Немро заказывает два фруктовых коктейля.
– Не верю вашей версии об убийстве. Я рада расследовать это дело для газеты, но я вам докажу, что вы не правы. Не было никакого убийства. Доктор Самюэль Феншэ и в самом деле умер от любви.
Внизу громко сигналят машины.
– Я по-прежнему убежден, что ключ к этой загадке – мотивация, – продолжает Исидор Катценберг, игнорируя замечание. – Со времени нашей последней встречи я провел небольшой опрос по этому поводу. Каждому я задавал один и тот же вопрос: «Что побуждает вас к действию?» В общем, основной мотив остается: прекратить страдание.
Снова появляется лакей. Он несет два цветных стакана, украшенных зонтиками, засахаренной вишней и кусочками ананаса.
Лукреция отпивает глоток янтарной жидкости и старается не думать о дырке в десне, которая все еще побаливает.
– А что же побуждает к действию вас, Исидор?
– На данный момент, вы это прекрасно знаете, Лукреция: желание разгадать эту загадку.
Она грызет ноготь.
– Начинаю вас узнавать. Конечно, это единственный мотив.
Лукавая улыбочка.
Он не оборачивается и продолжает смотреть на море.
– Нет. У меня есть еще один мотив, более личного характера.
Она съедает засахаренную вишенку.
– Гм… По-моему, я теряю память. Например, когда я начинаю фразу, а меня перебивают, я теряю нить и не могу вспомнить, о чем говорил. Точно также мне стало трудно запоминать номера, например коды, чтобы войти в здания, или номера моих кредиток. Меня это беспокоит. Боюсь, мой мозг стал работать хуже.
Поставив локти на подоконник, Лукреция смотрит на море.
Слон теряет память.
– Вы, наверное, переутомились. К тому же сейчас приходится запоминать столько разных цифр… Теперь они на машинах, в лифтах, в компьютерах.
– Я прошел экзамен в клинике памяти, в парижской больнице Питье-Сальпетриер. И они ничего такого не нашли. Расследуя это дело, я надеюсь лучше понять мой мозг. У моей бабушки со стороны отца была болезнь Альцгеймера. В конце концов бабушка перестала меня узнавать. Она встречала меня словами: «Здравствуйте, мсье, вы кто?» А моему деду говорила: «Вы не мой муж, он гораздо моложе и красивее вас». Его это сильно задевало. Когда приступы проходили, она очень страдала от сознания того, что с ней случилось. Одна мысль, что это может произойти со мной, приводит меня в ужас.
Вдали желтое солнце становится оранжевым. Посеребренные облака проплывают по небу. Долгое время оба журналиста созерцают горизонт, радуясь, что они в Каннах, в то время как остальные парижане все еще в плену своего серого города.
Мгновение отдыха и тишины.
Лукреция отмечает про себя, что люди чаще думают, чем говорят, а из-за этого теряется много информации.
Мы не знаем их мыслей, то, что они несут в себе.
Внезапно Исидор подскакивает и смотрит на часы.
– Скорее, новости начинаются!
– Что же там такого животрепещущего? – возмущается Лукреция.
– Мне надо знать, что происходит в мире.
Анонсы уже прошли, и теперь каждый сюжет преподносится детально. «Забастовка преподавателей лицея. Они требуют повышения заработной платы». На телевизионном экране появляются демонстранты.
– Вот, пожалуйста, мотив всегда один и тот же, – скептически усмехается Лукреция.
– Ошибаетесь. На самом деле они требуют не денег, а уважения. Раньше преподаватели имели большое значение, а теперь им приходится не только воевать с учениками, которые их не ценят, но еще и администрация просит нести тяжелое бремя: заменять несостоявшихся родителей. Преподавателей выставляют в невыгодном свете, будто только они жаждут каникул и привилегий, тогда как они всего лишь хотят благодарности. Поверьте, если б они могли, на их транспарантах было бы написано «Больше уважения», а не «Больше денег». Вообще свои истинные мотивы люди высказывают очень редко.
Диктор продолжает свою канитель:
«В тайной лаборатории Колумбии, финансируемой различными объединениями, разработан новый наркотик, вызывающий мгновенное привыкание. Это вещество, уже оцененное во Флориде, подмешивали в сангрию на студенческой вечеринке. Наркотик парализует волю тех, кто его принял. Сразу поступило множество жалоб об изнасиловании».
«В Афганистане талибский парламентский совет принял решение запретить женщинам обучение в школе, а также лечение в больницах. Кроме того, женщинам запрещено выходить без чадры и разговаривать с мужчинами. Толпа закидала камнями одну женщину, потому что ее обувь была светлого цвета».
Лукреция замечает, что Исидор потрясен.
– Зачем вы каждый вечер смотрите эти ужасы?
Исидор молчит.
– Что случилось, Исидор?
– Я слишком чувствителен. Она выключает телевизор.
Он в раздражении снова его включает.
– Слишком просто. Я бы чувствовал себя трусом. Пока в мире есть хоть капля жестокости, я не могу оставаться спокойным. Не желаю прятать голову в песок.
Она шепчет ему на ухо:
– Мы здесь, чтобы расследовать строго определенное преступление.
– Именно. И это заставляет меня задуматься. Мы расследуем смерть одного человека, а ведь каждый день убивают тысячи людей и при еще более гнусных обстоятельствах, – говорит он.
– Но если мы бросим это дело, смертей будет тысячи… и одна. И возможно, это все потому, что каждый думает: в любом случае ничего не изменится, число смертей продолжит расти, и в действительности никто не расследует ни одного преступления.