В пятницу я мерила шагами детскую площадку, стараясь не вспоминать про её дальний угол. Мой разум кипел вопросами, которые набухали как пузыри и лопались без ответов, так и не сформулированных. Но сегодня пятый день. Они всё время говорили, что это будет продолжаться пять дней. После этого дня я смогу позволить моему взбудораженному рассудку вернуться к привычному течению мыслей. Затем, немного остыв, я попыталась вспомнить, что я обычно об этом думаю. Я не могла вспомнить.
Пламя негодования начало гореть внутри меня. Они — эти мальчишки — расстроили всю мою жизнь. Логично это или нелогично, я была поймана в паутину их глупости. Я была вырвана из границ моего привычного мира, и мне это не нравилось. На его создание ушли годы тренировок, сдержанности и самоограничений — а теперь эти маленькие мерзавцы его разрушили. Они столкнули меня с необъяснимыми и непонятными вещами — и я не смогла их проигнорировать. Я полотно сжала губы, до спазма стиснула челюсти, мои каблуки взрывали мягкий дёрн площадки для игр, которую я её патрулировала. Если эта глупость затянется ещё хоть на день, я буду вынуждена поставить вопрос об этой троице на педагогическом совете. О, это было бы им хорошим уроком! Им и их семьям. Пусть все их игрушки будут разрушены. Пусть их мерзкие внутренности вываляться через трещины наружу, как содержимое тухлых яиц!
Я постаралась прийти в себя и успокоить дыхание. Сколько мне ещё придётся это терпеть? В конце концов, нож не несет ответственности за рану, которую он наносит — или за кровь, что окрашивает его. Виновна державшая нож рука.
Я чувствовала, как немного кружится голова от таких странных, непривычных мыслей, в беспорядке теснящихся в моей голове. Когда мне удалось полностью взять себя в руки, я позволила себе бросить взгляд в угол площадки. В этот момент раздался звонок. Я видела, как три головы повернулись на звук, и ожидала, что они адекватно отреагируют. Поэтому, когда я добралась до дверей и увидела, что все классы уже выстроились в холле, но обернувшись к углу площадки обнаружила, что те трое всё еще там, я была справедливо возмущена. Я поручила Питеру развести учеников по классам, и отправилась разбираться с тремя прогульщиками. Мой уверенный шаг замедлился и смягчился, когда я подошла к троице. Я наклонилась над ними, не заботясь о том, замечают ли они меня, или нет. Я открыла рот, чтобы заговорить, но он так и остался открытым, как в сцене из немого кино.
Добавилось кое-что новое. На небольшом ровном участке стоял, опираясь на свои стабилизаторы, миниатюрный космический корабль. Все игрушечные машинки выстроились полукругом возле него, кроме двух, последних в колонне. Рыжий подталкивал предпоследнюю по сплетённому из стебельков и травинок шаткому мостику, перекинутому через неширокую пропасть, разделявшую конец дороги и корабль. Мост покачнулся и осел. Автомобиль скользил и качался, и Рыжий вытер пот со лба, когда Блондин взял на себя управление и повёл машинку в направлении космического корабля. Рыжий дотронулся пальцем до последнего автомобиля и покатил его по пыли в сторону импровизированной моста. Я вдруг осознала, как увлеклась наблюдением за этим процессом, и мой гнев вспыхнул снова. Я подняла ногу и сделала широкий шаг вперёд. Я почувствовала, как веточки моста неохотно оседают под моей подошвой, хрустя, как хрупкие живые кости. Я давила ногой вниз, пока не растёрла их постройку в мелкую пыль. Тогда я сказала: «Был звонок».
Мои интонации не оставляли места для возражений. После небольшой паузы трое мальчиков встали с земли. Но даже тогда они не взглянули на меня. Шатен посмотрел Рыжего и спросил:
— Завтра?
— Нет, — ответил Рыжий. — Сегодня пятый день. У нас больше не осталось времени.
— Но как же они тогда смогут…
— Это уже не наше дело. — Рыжий ссутулился. — Мы старались. Мы сделали оптимальный курз. Всё кончено.
— Но что они будут делать? — Блондин с усилием поднялся на ноги, опираясь в ослабевшие колени руками.
Рыжий пожал плечами.
— Она сделала это. Хоть пока и не понимает.
— Но мне нравится мой учитель, — запротестовал Блондин.
— И мне, — сказал Рыжий. — Но мы не можем ничего с этим поделать. Никто не падает в одиночку, даже если мы думаем, что он этого заслуживает.
— Мне не нравится эта игра, — крикнул Блондин. — Она мне кажется отвратительной!