Позже, когда мы остановились для отдыха, вымотанные медленным движением через вязкую грязь, я пошла к голове колонны, и увидела ровную, словно только что выглаженную дорогу, уходящую вдаль, в темноту. Я спокойно ждала, пока, с низким гулом и влажным сосущим звуком, грязевая лавина не соскользнула с вершины горы, полностью перекрыв дорогу.
Я вернулась к нашей машине и тупо стояла рядом с ней, дезориентированная настолько, что даже не могла сесть. Кто-то — кажется, мисс Робин, — подвёл меня к двери и помог мне забраться вовнутрь. Ее лицо выглядело помятым и побледневшим. Я помню, как смотрела с некоторым отстранённым удивлением, как слеза скатилась по ее щеке. Я вяло подумала, интересно, каково оно — чувствовать, как маленькое мокрое лицо плотно прижимается к твоей груди, и ты крепко обнимаешь белокурую взъерошенную голову, утешая оплакивающего гибель матери ребёнка. Никто и никогда не плакал в моих объятиях. И я никогда не плакала, утешая кого-то. Блондин плакал дважды до этой трагедии, но лишь теперь я поняла, что то, о чём он плакал, действительно стоит слёз.
Сейчас полдень пятого дня. В данный момент мы обедаем. К двум часам дня должны закончить шаткий мост, который будет возведён, чтобы переправить нас через последний провал. Тусклый блеск корпуса космического корабля уже виден впереди нас. Голоса вокруг меня звучат с облегчением и надеждой. Госпожа Льюис снова заверяет мисс Робин, что взлёт будут откладывать до тех пор, пока все не переберутся на ту сторону. Поход закончился. Мы добрались. Остался последний шаг. Последний ход?
Я ничего не могу поделать, морщась, я постоянно поглядываю на небо. Если бы я могла как-то прорваться через эти жёсткие рамки событий, я хотела бы призвать их начать прямо сейчас! Не теряйте время! Закончите мост! Начните как можно скорее, так что будет время! Позвольте нам переправится в первую очередь, а не последними! Осторожно! Берегитесь! Огромная нога вот-вот опуститься вниз из пустоты небес…
Вместо этого я сижу и смотрю в мою кружку с остывшим кофе, слишком измученная, чтобы снова взяться за карандаш.
Но откуда же мне было знать? Человек — то, что он есть. Он поступает, как он поступает, потому что он поступает именно так. Разве это не так? Разве это не так?!
О, Любящий Отец…