— Ну, что скажешь? — спросил Лучиан.
— Кажется, никакого беспорядка. — Фрунзэ прильнул носом к стеклу.
Комната Пантази была такая же, как у соседки. Не очень большая, но удобная. Справа стояла кушетка, рядом с ней — низенький столик с радиоприемником, на полочке над кушеткой был виден телефон. Слева, вплотную к шкафу, притулился круглый стол, рядом кресло.
— Ну-ка, посмотри, что это там на столе? — заинтересовался Фрунзэ.
— Что именно?
— Конверт! Видишь бутылку виски? Конверт прислонен к бутылке так, чтобы его заметили…
— Ага, вижу.
— Как будто специально для кого-то, кто имеет доступ в квартиру. — Фрунзэ на секунду оторвался от стекла.
В дверях соседнего балкона вырисовывался манящий силуэт прекрасной Терезы. Соседка Пантази почему-то не решалась выйти на балкон.
— Посмотри на шкаф, — подтолкнул друга локтем Фрунзэ.
Лучиан сложил ладони наподобие шор и снова стал всматриваться внутрь комнаты. Шкаф был приоткрыт. Какое-то белье небрежно свешивалось с полки, будто белый флаг.
— Мне это не нравится, — признался Лучиан.
— Мне тоже…
— Контрастирует с порядком в квартире, — пояснил Лучиан и добавил: — Ну, все!
Фрунзэ не понял, что значит «ну, все». Он отошел от двери и попытался открыть окно, однако и оно было заперто изнутри.
Застывший на соседнем балконе в напряженной неподвижности управдом издали казался еще более тщедушным. Лучиан успокаивающе улыбнулся ему, но он никак не отреагировал. Тереза же покинула свой наблюдательный пункт в проеме двери.
Офицеры перелезли обратно через перегородку и вернулись в комнату как раз в тот момент, когда зазвонил телефон. Тереза подняла трубку и повернулась спиной к гостям. Фрунзэ заговорщически подмигнул своему другу, как бы говоря: «Девушка что надо!»
По-видимому, она опоздала на свидание и теперь торопливо объясняла причину задержки и просила собеседника подождать. Она обещала минут через десять быть на месте встречи. Положив трубку, она, раздосадованная, повернулась к офицерам:
— Извините… сами видите, меня ждут.
Откровенно говоря, она прямо указывала им на дверь, но Лучиан попросил ее оказать ему небольшую любезность и ответить на несколько вопросов.
— Не могу, тороплюсь, — отрезала она, теперь гневно глядя на Финкельштейна.
Тот лишь потупился, признавая свою вину.
— Я не задержу вас долго, — настаивал Лучиан.
Тереза, будто не слыша его слов, повернулась к Фрунзэ, который бросал на нее многозначительные взгляды, и резко отчитала его:
— Что вы меня все рассматриваете? Вы в моем доме, а не на бульваре. — Потом приказным тоном обратилась к Лучиану: — Слушаю вас!
Однако Фрунзэ, получивший хороший щелчок по носу, не сдался; ему был знаком подобный тип женщин, и поэтому он считал, что даже после такой суровой отповеди не следует отказываться от избранной манеры поведения. И он сделал вид, что резкие слова доставили ему удовольствие.
— Как у вас с акустикой? — поинтересовался Лучиан, будто не заметив инцидента.
— С чем? — переспросила Тереза.
— Может, я неясно выразился? — смутился Лучиан. — Через стенку слышно, что происходит в соседней квартире?
— К сожалению, да.
— Вчера вечером или, может, сегодня вы не слышали, был ли господин Пантази дома?
— Да я не только слышала, но и видела его.
— В котором часу?
— Довольно рано. Часов в пять утра. С ним был какой-то господин. Я как раз выходила из лифта… Я очень удивилась, столкнувшись с ним.
— То есть вы приходили, а он уходил?
— Да. И он был в отличном настроении. Он на самом деле уходил, потому что держал в руках чемодан, — торопливо выкладывала Тереза.
— Как выглядел сопровождавший его господин?
— Лет сорока пяти… Похож на иностранца… по одежде… Впрочем, сами понимаете, я возвращалась с вечеринки. Он мне улыбнулся, я ему улыбнулась… «До свидания, Тереза», — сказал он. Потом они вместе вошли в лифт.
Лучиан поблагодарил ее и, попрощавшись, направился к двери, увлекая за собой Фрунзэ. Но в прихожей все же успел спросить хозяйку:
— Справа ванна, а слева кухня?
— Наоборот, — сухо ответила она.
Тереза вышла в коридор вместе с ними. Заперла дверь и, не сказав ни слова, побежала, но не к лифту, а вниз по лестнице. Какое-то время был слышен стук ее каблучков. Трое мужчин остались дожидаться лифта. Когда они спускались, Финкельштейн заметил подавленно: