— Ну, предположим, нет.
— Вот и ошибочка, товарищ подполковник. Есть бог. Вы слышали про такого человека: Пустаеву?
— Это не про ту ли, которую кто-то пристукнул сегодня ночью? — вроде бы только теперь сообразив о ком идет речь, спросил Брянцев.
— Вот, вот… Пристукнули. Значит, есть бог на свете. А то я и сам бы ее прикончил, — взял бы грех на душу. Ан нет, — бог.
— Бог покарал, — подтвердил морщинистый.
— Да что вы на нее так, мужики?
— Есть за что! Увидит семью хорошую, дружную и вползет как змея. И все больше баб косила. Будто завидовала их счастью нехитрому — сама-то она вдовой была.
— Как это так: «косила»?
— А так — залечивала. По всем правилам науки на тот свет отправляла. Как повадится в дом — жди покойницу. Я-то сразу сообразил что к чему, когда она к моей Маше стала присасываться. Шугнул ее матом и весь сказ. Спас, можно сказать, свою благоверную. А вот мужик из соседнего подъезда тот с ней миндальничал, терпел. И результат — залечила…
— И как ее звали?
— Ольга Николаевна Задорова.
— Когда же случилась беда?
— Ровно полгода тому назад.
«Интересное стечение дат — ровно полгода…» — подумал Брянцев и сказал:
— Должно быть, и так на ладан дышала…
— Покрепче моей Маши была. Спокойная такая, добрая. Однажды трудно мне стало — попросил на бутылку. Дала. А отдавать, сами знаете, как бывает… Так она ни разу не напомнила, а я так и остался у нее в должниках.
— А что муж ее?
— Рохля он, хоть и подполковник, как вы, правда, в отставке. Все терпел, а теперь плачет. Вот оно как.
Брянцев решил проверить свою догадку о личности кряжистого и вроде бы так, без задней мысли, сказал:
— Уж очень вы, Михаил Никифорович, сердиты на Пустаеву.
Кряжистый даже не обратил внимания на то, что его назвали по имени.
— Сердит, говорите? Нет, не сердит, а зол. И вдруг радость. Возвращаюсь я из деревни сегодня, а Маша и говорит: «Пустаеву убили…» Кто убил? — спрашиваю. «Не знаю, — говорит. — А следствие ведет молоденький следователь…» Это, — говорю, — меня не касается, а ты мать, дай мне на бутылку, — выпью на радостях… И, понимаете, ни слова против. Дала. Чувствуете? Одобрила, значит, мое решение. Ну вот мы с ним, — он кивнул на морщинистого, — и выпили. И за то, кстати, чтобы убийцу так и не нашли. Это бог покарал ее, змею подколодную.
Брянцев докурил сигарету, поблагодарил Бурлакова за «огонек» и первым же троллейбусом вернулся в райотдел.
Мысли пьяненького и словоохотливого Бурлакова показались ему похожими на сказочку о злой волшебнице. Но с другой стороны, подумалось ему, в словах его что-то было. Могла ли одинокая, неустроенная вдова большого чиновника завидовать нехитрому счастью тех, кого она высокомерно считала когда-то простонародьем? Судя по словам главврача, могла. Но с другой стороны, «присасываться» к благополучным семьям, сознательно разрушать чужое счастье?
Что касается «рохли-подполковника», то Брянцев решил прибегнуть к помощи своего старого друга, бывшего одноклассника, — начальника областного государственного архива. На его звонок тот ответил, как всегда:
— Слушаю вас внимательно.
— И казенный же ты человек, Алексей. Всегда одно и то же: «Слушаю вас внимательно», а в душе посылаешь позвонившего к черту. Так ведь?
— А, это ты, Сергей, — ничуть не обидевшись, отозвался тот. — Что правда, то правда, — человек я казенный, но к черту тебя и в душе не посылал.
— И то хорошо. Тогда слушай действительно внимательно… — и Брянцев подробно пересказал ему случай, о котором сам он услышал от главврача Мельникова.
Потом Брянцеву пришлось заняться «текучкой». Потому что, хотя начальник райотдела и сказал ему, что «освободит от всех других дел…», но ведь он не освободил его от должности. А по должности ему шла почта, по должности он курировал еще несколько уголовных дел, и оперативники-сыщики, как всегда, шли к нему и с докладами, и за советом. И он, понятно, не мог отказать им ни в том, ни в другом.
Поздно вечером того же дня к нему явился Неверов. Лицо у него было усталое, вид хмурый. Он достал из кармана кителя какие-то листки и протянул их подполковнику.
— Что это? — спросил Брянцев.
— Черновик завещания Пустаевой. Бубнов рассматривать его не стал, а я решил показать его вам. Может, и пригодится.
Когда Неверов ушел, Брянцев вновь перечитал сразу заинтересовавшее его место. Это была приписка: «обязываю Нину Алексеевну Шапкину внести достойный вклад в нашу Богоявленскую церковь с тем, чтобы святые отцы ее молили Всевышнего о прощении мне моего великого…» — далее в тексте стояло слово: «преступле…», но оно было зачеркнуто, и поверх было написано другое слово: «греха» и было добавлено: «о котором ей известно…»