– «Что», а не «кто»! Не знаю…
Оба помолчали, слушая ветер. Потом Петр Павлович вдруг спросил.
– И что же мне нужно сделать, чтобы получить от Бога прощение? Исповедоваться тебе во всех грехах за всю мою долгую жизнь?
– Нет, Петр Павлович, исповедь может принимать только священник… Обычный христианин может только покрестить, если нет возможности, чтобы это таинство совершил священник. А вы не были крещены в детстве?
– Какой там! Тогда же все коммунистами были!
– Ну, полноте, «все»!
– Мои – все! Коммунисты, партийные… Отец даже офицер НКВД. Знаешь такие четыре буквы?
– Знаю… Вы-то тут причём? Сын за отца не отвечает…
– Да, отец как раз любил эти слова повторять!
– Это из Библии, из Ветхого завета.
– А я всю жизнь думал, это так говорил…
– Нет, – прервала его Катя с запалом, – просто даже коммунисты иногда повторяют библейские истины, потому что они, истины эти, вечны и универсальны для всех вообще людей!
– Ну, пусть будет так… – старик какое-то время молчал, глядя перед собой, потом продолжил, – Кать, ты вот думаешь, наверное, я на принцип иду? С Богом спорю?.. Нет, Кать, мне просто всё равно… Даже пусть меня после смерти черти на сковородке поджаривают!
– Ну, кто придумал эту глупость?! – воскликнула Катя.
– В ваших церковных книжках разве так не написано?
– Нет, конечно!
– А что там написано?
– Много чего… Что «кто будет веровать и креститься, спасен будет» и что «все грехи человеческие перед милосердием Божием, как горсть песка, брошенная в океан»!
– Да-а, красиво… Только к чему мне это? Что мне там делать? В ангельском хоре псалмы петь? Мне бы женщину… – он опять замолчал, глядя перед собой, – я иногда думаю, почему я не умер пораньше? Пока ещё был в силах… Только, конечно, внезапно, не успев и подумать… И чтобы после смерти всё-таки ничего не было… Лопух… Знаешь, какую всё-таки я сладкую жизнь прожил? Ты себе такого и не представляешь, Катенька!
– Да уж чего там сладкого? Да ещё в Советском союзе, потом в девяностые…
– Ой, перестань! Сладко жить можно когда угодно! Особенно, если удачно родиться… Ты представляешь, что такое тогда семья офицера НКВД? Нет, Катенька, ты не представляешь! Я только в перестройку узнал, что после войны голод был, что бОльшая часть страны в бараках и коммуналках жила… Да, что там в перестройку! Я даже когда при Союзе советские фильмы смотрел, вроде «Места встречи…», не мог поверить, что это времена моего детства показывают!.. У нас была огромная квартира с потолками в три с половиной метра, у нас была прекрасная дача, у нас были машины с шофёром… Сначала "Эмка", потом, почему-то, "Бьюик" – так они назывались… Катя, ты можешь себе представить, что такое тогда автомобиль в личном пользовании? Нет, ты не можешь представить! Это примерно как сейчас "бизнес-джет"! Помню, какое это впечатление производило на моих друзей, кто попроще… И как это было уже тогда мне приятно! А ещё помню, как однажды родители кого-то из моих друзей увидели моего отца в форме… Я тогда мало что понимал, но их впечатление на всю жизнь запомнил!.. О, может быть, ты думаешь, мой отец был чудовищем?! Вовсе же нет, Катенька! Как неправильно мазать всё одной краской, чёрной или белой!.. Для меня он был всегда добрым героем! Может, он и правда был героем, у него ведь было полно орденов… Ветеран войны… Войска НКВД тоже воевали, если ты не знала, да ещё как воевали!.. Но и расстреливали иногда, конечно, своих же… Может, он и не расстреливал, а только воевал? Или, наоборот, не воевал, а только расстреливал?.. Он никогда ничего не рассказывал о войне, только был очень добр и мягок к своим домочадцам и родне… Ко мне, конечно, особенно… Я был поздним ребёнком, родился сразу после войны, а мои старшие брат и сестра в войну погибли при авианалёте… Мать, как мне потом всегда говорили: «Почти умерла от горя, но выжила». Я только когда повзрослел, связал, что к чему, – у неё был характерный шрам на шее, она его всегда прятала под разными прекрасными шалями, которые ей дарил отец… Но она выжила, и отец выжил, и дали жизнь мне… И, конечно, очень хотели сделать мою жизнь самой прекрасной на свете… И делали! Я, кажется, уже в детстве умел это ценить… Потом, правда, когда я учился в школе, классе в пятом, всё несколько изменилось… Машины с шофёром у нас уже не было, да и родители стали как будто всё больше о чём-то молчать… Они и раньше о чём-то молчали… Кать, ты умеешь о чём-то молчать? Тогда все умели… Ну, да меня-то это не сильно коснулось, жить стали, может, немного скромнее, но это с лихвой компенсировалось заботой родителей. Отец, стал, кажется, ещё нежнее к нам с матерью, хотя куда уж «ещё»?.. Да, родители умели не говорить, а я умел не спрашивать…