Наконец, она, свернув в очередной переулок, как будто случайно наткнулась на величественный собор. Бело-золотое здание ослепительной свечой рассекало серость спального района, бросая вызов повседневной действительности. Катя, взглянув на часы, поняла, что как раз в самом разгаре должна быть литургия, и поспешила внутрь, на ходу повязывая что-то на голову в качестве платка. Поспешно крестясь, вбежала по паперти, с трудом открыла тяжёлую кованую дверь и жадно бросилась в атмосферу благоухания и пения.
«Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех», – оглушила Катю знакомая Весть, и снова захотелось плакать, только теперь уже от счастья.
Время снова приобрело свой привычный ход, после того как поцеловали крест. Катя теперь поспешила к выходу, спокойно рассудив, что неправильно бросать работу вот так, в разгаре рабочего дня, и что непременно надо честно поговорить со своим руководителем. У свечной лавки она всё же опять задержалась, подала записку о здравии своей матушки и ещё немногих, кого смогла припомнить, православных христиан. Затем записку о упокоении, и тут напротив, места не хватало для имён, так как из памяти её хлынули любимые и нелюбимые писатели.
Выйдя, наконец, на улицу, Катя бодрой и решительной походкой направилась в районный центр социального обслуживания населения. Она теперь решила обо всём рассказать максимально честно своему непосредственному руководителю, Федору Егоровичу. Вспоминала с лёгкой опаской этого крупного средних лет полноватого мужчину – пусть это будет тяжело, пусть даже ругает её за непрофессионализм, это будет заслуженно, и кроме того, она выговорится, причём с человеком, которого не придётся долго вводить в курс дела.
Аккуратно выкрашенное, чистенькое здание центра социального обслуживания населения казалось ей теперь мучительным диссонансом с её собственным непрофессионализмом, а значит, и неспособностью реально помочь многим нуждающимся. Неторопливый начальник, однако, выслушал её рассказ с пониманием и без каких-либо упрёков. Сказал, что к Петру Павловичу она может больше не идти, что заменит её кем-нибудь опытным и хладнокровным, это не проблема. И предложил подумать, кого ей взять вместо Павловича.
– Вы при поступлении на работу говори, – вежливо и дипломатично стал предлагать варианты Федор Егорович, – что не боитесь, скажем так, не самой приятной работы. В нашем деле это весьма востребованное качество, так что, если и правда готовы попробовать, могу назначить вас к лежачему клиенту, обмывать и прочие гигиенические процедуры.
– Запросто! – решительно сказала Катя, уже забыв, что только что ожидала от этого разговора собственного увольнения, и даже рассчитывала на это. И добавила, – главное, чтобы человек был хороший.
– Замечательный! – чуть заметно усмехнулся, не сдержав иронию, Федор Егорович, – вегетативное состояние, сознание полностью отсутствует. Несколько лет уже, так что без шансов. Результат передозировки наркотиками.
– Согласна!
* * *
Перед входом в эту, новую для неё квартиру, Катя тоже кратко помолилась. Здесь открывать своим ключом не пришлось, так как с её подопечным клиентом проживала его пожилая мать, про которую Федор Егорович намекнул, что она «тоже не без проблем». Пришлось долго ждать у двери и успеть весьма основательно помолиться, пока, наконец, не заскрежетал уныло старый замок, и дверь не открылась, правда, не полностью, выпуская из образовавшейся щели затхлый запах чего-то кислого и громкий звук работающего телевизора.
– Здравствуйте, – обратилась Катя к невидимому собеседнику в темноту щели, – меня зовут Екатерина, социальный работник.
– А!.. – послышался из щели сиплый голос, больше похожий на шёпот, заглушаемый к тому же телевизором. Лязгнула, выходя из паза, дверная цепочка, и дверь, скрипя, отворилась шире. Свет с лестницы упал на мгновение на низкую женскую фигуру за дверью, Катя заметила только, что лицо её ужасно отёчное, хотела ещё раз поздороваться, но та сразу отвернулась, снова прячась в полумраке, и поспешила обратно в глубину квартиры. Кате пришлось поспешить за ней, тщетно пытаясь обнаружить в темноте выключатель.