– Ну, иди, милая, кушай!
И собака поняла, пошла к ней, усиленно виляя низко опущенным грязным хвостом, но вместо того, чтобы наброситься на еду, она вдруг, очень низко опустив голову, и подобострастно глядя на Катю снизу вверх, стала благодарно тереться о ногу своей благодетельницы. У Кати перехватило дыхание, и к горлу подступил комок, она, бросив пакет с оставшимися продуктами, опустилась на корточки и принялась гладить собаку, а та всё продолжала ласкаться, только потом решилась приняться за еду, причём с такой поспешностью стала заглатывать куски, что Катя испугалась, что она подавится, и начала дрожащим от волнения голосом уговаривать её не торопиться. Затем Катя встала, взяла пакет с оставшимися продуктами, и двинулась было по направлению к дому, однако собака, проглотив очень поспешно ещё пару кусков, последовала за ней.
– Ну, что же ты?! – растерялась Катя, и вернулась, чтобы собака могла доесть.
Понятно, что когда собака доела, она опять последовала за Катей, а та, по дороге домой, уже обдумывала, как поделикатнее представить ситуацию маме. Бросить собаку на улице она теперь просто не могла, да и исхудавший вид животного ясно говорил, что у той совсем не получается выживать на улице. Катя аккуратно погладила её по загривку, а та опять подобострастно прижалась к её ногам. На шее собаки ясно видно было примятую шерсть – след от многолетнего ношения ошейника.
– Неужели тебя выкинули! Бедная! Как можно?! – и собака, словно поняв слова, опять принялась ласкаться, – бедная!..
И тогда добрая девушка принялась звонить домой маме, сбивчиво объясняя, силясь сдержать волнение, ситуацию с собакой. Мама сначала испугалась, что с Катей что-то случилось, поэтому, когда наконец выяснилось, что собака в Катином сбивчивом рассказе вовсе не источник угрозы, а пострадавшая сторона, мама даже почувствовала облегчение.
Поднимаясь в лифте, Катя снова присела на корточки, чтобы погладить собаку, а та опять ласкалась, трогательно и покорно засовывая морду Кате под мышку. Катя заметила, насколько по сравнению с привычной для неё кошачьей шерстью, собачья грубее на ощупь, и как явственно теперь, в замкнутом пространстве лифта, ощущается неприятный запах псины.
Мама была, конечно, шокирована и крупными размерами собаки, и её грязным, ободранным видом, и немедленно явившемся в квартире запахом, однако ничего не могла возразить на основной аргумент дочери о том, что на улице эта собака явно умирает от голода. Выступающие на собачьих боках из-под свалявшейся шерсти рёбра и позвонки на спине ясно это доказывали. В глубине души, впрочем, мать радовалась за дочь, что та не проходит мимо чужого несчастья, и, дослушав Катин взволнованный рассказ, прошептала только, как будто самой себе: «Блаженны милостивые…». Собака же всё время разговора жалась к ногам своей спасительницы, не решаясь, конечно, пройти вглубь квартиры. Кате было очень неудобно перед мамой и за собаку, и за мамину нежданную похвалу, и тут она как раз вовремя сообразила, что собаку неплохо бы показать ветеринару, благодаря чему прервала ставшую тягостной для неё сцену объяснения с мамой, и, сказав маме насчёт ветеринара, поспешила с собакой опять на улицу.
Чтобы добраться до ветеринарной клиники пришлось потратиться на специальное ветеринарное такси, так как лезть в общественный транспорт с такой собакой, да ещё и без ошейника, поводка и намордника не представлялось возможным. По дороге Катя так и не смогла решить вопрос, как назвать собаку, – христианское имя животному, понятно, не положено, а как-то слишком «по-собачьи» называть ей тоже не хотелось. Затем ждали новые траты на поводок с ошейником, корм, шампунь для собак, чтобы позже дома можно было её отмыть, и конечно, сам медосмотр и анализы. Однако в самом главном, в вопросе собачьего здоровья, Катя была обрадована – ветеринар сказал, что собака, в целом, помимо истощения, здорова. Там же её взвесили, и ветеринар, качая головой, сказал: «Двадцать пять килограмм! А при её размерах, должна быть килограмм сорок!»
Впереди предстоял путь домой, опять на такси. Катя вышла с собакой на газончик рядом с ветклиникой, чтобы перевести дух от навалившихся забот. Собака по-прежнему ни на шаг не отходила от Кати, так что та даже не знала, зачем ей вообще поводок, и надела на собаку только ошейник, который как в паз поместился в след на шее.