Иван Иванович поймал на себе взгляд Марины. Нельзя сказать, чтобы она торжествовала, но в ее глазах можно было прочитать злой упрек.
— Трагедию Жеболенкиной запиши, Иван Иванович, на нашу совесть, — сказал Строкун. — Жертва происшествия в мебельном. А с Дробовым побеседуй, из участкового может получиться хороший оперативник.
Теперь стало ясно, от кого поступили сведения о Жеболенкиной.
Строкун подошел к Марине, пожал ей руку:
— Марина Ивановна, спасибо за проявленную чуткость. Если бы не ваши решительные действия, наш новоиспеченный подполковник наделал бы тут — на семи самосвалах не вывезешь.
Он взял под руки Марину и Саню и повел их к дверям.
Проводил и вернулся. Сел за стол и долго молчал, изредка пристукивая пальцами по столу.
— Все, что я должен был бы сказать тебе по этому поводу, высказала Марина. Вспомни ее слова и подкрепи их мужскими выражениями. Но итог подведу: не пошел бы я нынче с тобой, старший сержант Орач, в разведку.
Иван Иванович обиделся. Поднял глаза: это почему же?
— Веры в тебя поубавилось, — ответил Строкун на его немой вопрос. — За друга, за сына, за Родину надо драться до изнеможения, до последнего вздоха. Драться даже тогда, когда, казалось бы, нет уже никаких надежд. Надо же верить до конца в нашу правоту, в наше дело. А ты все пустил на самотек: куда кривая выведет. Скажи спасибо Марине, это она перехватила тебя на скользкой дорожке предательства.
— Ну, уж ты закрутил! — не мог согласиться Иван Иванович с таким обвинением. — «Предательство».
— А кто выдал Саньку Крутоярову? Убежден в правоте — борись до победы. Тебя — на дыбу, тебя — в петлю, тебя — в реку с камнем на шее, а ты — свое! Только так может выжить правда. Одним словом, напишешь объяснительную записку на имя генерала. Теперь поговорим о том, как тебе погостевалось на именинах у академика.
Ивана Ивановича обидела такая несправедливость. Он, можно сказать, света белого не видит на этой работе! За двое суток впервые присел к столу, и то не дали поесть по-человечески.
— Не лясы я там точил, проверял показания Тюльпановой, — огрызнулся Иван Иванович.
— Ну и что же ты напроверял? — спросил Строкун.
— А то! — горячился Иван Иванович. — Доведется освобождать ее под расписку.
— По части расписок о невыезде ты у нас в управлении самый крупный специалист, — с издевкой заметил Строкун. — А конкретнее?
Конкретнее...
А конкретнее Орачу и сказать толком нечего. Трагическая судьба Алевтины Кузьминичны? Это лишь факт для адвоката, который, если дело дойдет до суда, увидит в нем смягчающее вину обстоятельство. Александр Тюльпанов — прекрасный человек и беззаветно любит свою жену. Жить без нее не может. Но это из области лирики. А что Орач может рассказать как розыскник?
В восемнадцать ноль восемь Тюльпанова встретилась со своим мужем на автобусной остановке у Пролетарского переезда. Она подъехала на машине Пряникова, передала Александру Васильевичу полкилограмма икры и две палки сухой колбасы для Генераловой — та просила. Вместе с Тюльпановой в машине был некий Михаил Александрович Шурин, рабочий городского холодильника. Полтора года назад он сменил фамилию: был Щеранский, работал мясником в гастрономе «Ленинград». Тюльпанова пояснила, что взяла его со двора продовольственной базы. Адресный стол по Щеранскому-Шурину готовит справку. Тюльпанова сказала мужу: отвези мясника. Александр Васильевич отвез его на Северный вокзал. Мясник был без бороды, в сером свитере ручной вязки.
Строкун прищурился. Он думал.
— С посторонними на грабеж не ходят. Тут или — или. Или Шурин-Щеранский «свой в доску», или же Тюльпановой под мебельным не было. Хотя... Говоришь, в восемнадцать ноль восемь она была на автобусной за переездом?.. От мебельного это километра полтора, даже меньше. За пять минут — вполне. Но куда девалась троица? Увез Лазня? Эту версию мы уже отработали.
— Отработали. Но в свете новых данных... Тюльпанов заверил, что в машине жены ничего подозрительного не заметил.
— А ты хочешь, чтобы Кузьмаков с Дорошенко, если они там были, открыли дверцы и махали Тюльпанову синим платочком, мол, мы уезжаем.
Ивана Ивановича покоробил сарказм Строкуна в адрес Тюльпанова. Конечно, Евгений Павлович многого не знал. Для него Александр Васильевич — подозреваемый, который через пять минут после ограбления мебельного куда-то отвез какого-то человека. А Орач воспринимал доцента Тюльпанова как друга своего сына, человека трагической судьбы, доверчивого и непосредственного, словно ребенок. Но Иван Иванович ничего не расскажет о нем Строкуну, не заслужил он нынче его доверия.