Мэрфи не ответил.
— Вот видите, сэр, вам тоже трудно сразу ответить на этот вопрос, — сказал Билл, заметив, что его собеседник задумался. — Вы знаете, Вьетнам действует как пусковой механизм дезертирства. Если бы не война, ни мне, ни многим моим товарищам и в голову не пришло бы покинуть свою страну. Я так думаю, что когда-нибудь это все кончится и Америка простит нас, мы вернемся домой. Только вот забыть Вьетнам нам вряд ли когда-нибудь удастся.
Вернувшись в Штаты, Мэрфи попросил шефа дать ему возможность поговорить еще с офицерами, осужденными военным трибуналом за антивоенные настроения.
— Хорошо, — согласился Хэлмс, — у вас будет полнее картина.
В военном трибунале полковник выбрал несколько фамилий, как ему казалось, наиболее подходящих людей, беседа с которыми может помочь ему видеть корень военных преступлений.
Первым, с кем он встретился в тюрьме Филадельфии, был капитан Дэйл Ной, кадровый офицер с большим стажем. Его осудили за то, что он отказался обучать летчиков, которых готовили для отправки во Вьетнам.
— Но это же ничего не изменило, — сказал ему Мэрфи во время беседы, — вы отказались, назначили другого.
— Правильно, с точки зрения всей военной машины ничего не изменилось. Но очень многое изменилось с точки зрения человека, осознавшего свою ответственность за происходящие события. Я — обычный гражданин Америки — не буду казнить себя причастностью к самому позорному деянию Соединенных Штатов в своей истории. Если вы, господин полковник, думаете, что меня терзают угрызения совести, то ошибаетесь. Я горжусь, что сделал в жизни смелый, пусть небольшой, но шаг по правильной дороге.
Капитан Говард Леви получил три года тюрьмы за отказ ехать во Вьетнам.
— Как вы, военный человек, смогли решиться на этот шаг, лишающий вас права быть в одной шеренге со своими солдатами? — задал ему вопрос Мэрфи. — Вы запятнали честь офицера.
— Простите, господин полковник, но вы впадаете в патетику. Дело в том, что один раз я был во Вьетнаме. А потом годы жизни в Штатах обернулись для меня тяжелыми годами раздумья. Когда меня решили второй раз послать, я сказал, что это не моя война. Мне нет больше до нее дела. И так стыдно за то, что сделал раньше, вторая поездка для меня равнозначна моральному самоубийству… Пока идет эта война, господин полковник, — сказал капитан после паузы, — будет расти число людей, не желающих марать свою форму и совесть. Администрация боится, что без таких опор, как военно-полевые суды, вся ее затея рухнет как карточный домик. Плотная ткань дезинформации сечется по краям. Падает престиж армии. Даже многие сенаторы и конгрессмены требуют вывода войск из Вьетнама. Церковь поддерживает солдат, отказывающихся ехать воевать во Вьетнам. Нашу страну критикуют друзья-союзники за рубежом, нас судят очно и заочно всякие международные трибуналы. Неужели, господин полковник, не ясно, что мы проиграли? Надо честно сознаться в этом.
Мэрфи не выдержал. Его лицо налилось краской, глаза смотрели зло и враждебно.
— Люди, подобные вам, капитан, — ожесточенно произнес он, — позор для армии. Если бы на то была моя воля, я расстреливал бы таких, как вы, без судебного разбирательства. Всех — офицеров и рядовых. Глубоко сожалею, — добавил он, выходя из комнаты, — что вам дали только три года тюрьмы. Я бы навсегда замуровал вас в каменный мешок.
Доклад шефу он писал, еще не остыв от гнева, накопившегося в нем после встречи с противниками войны. Он считал, что суды выносят слишком мягкие приговоры, и это его тоже выводило из себя. Он понимал, что вряд ли возможно изменить положение легкими наказаниями, которые определяют суды, подверженные влиянию извне. Гласность судебных процессов вызывает недовольство и протесты общественности, влияющей на решения даже военных трибуналов. Мэрфи предлагал ЦРУ и министерству обороны создать особый орган, который был бы наделен полномочиями, радикальными методами, включая методы физического устранения, без огласки и судебных процессов пресекать опасное направление мыслей и действий тех, кто становится на путь предательства. «Надо сделать так, — писал он, — чтобы каждый потенциальный предатель знал, что его ждет не либеральное решение трибунала, а беспощадное наказание. Особенно строгим должно быть отношение к офицерам».
— Я прочитал ваш доклад, полковник, — сказал ему директор ЦРУ. — В нем много смелых мыслей и решительных предложений. Думаю, что они найдут поддержку не только у нас. Но действовать придется так, чтобы не вызвать на себя огонь недовольства расплодившихся прокоммунистических антивоенных, антиамериканских организаций, которыми нам, видимо, надо заняться всерьез. Я благодарю вас, полковник, за выполненную работу.