Плотно надвинув солдатскую фуражку на самые брови, Цзян Цин лично проводила репетицию «Женского батальона» на сцене театрального зала Дома собраний, требуя, чтобы каждое движение, каждый жест, каждый звук имели свой сокровенный смысл, прославляя «великого кормчего» и свершения мудрейшей женщины Китая, которую сейчас сравнивают с императрицей Цы Си. При определенных условиях — председатель Мао в свои семьдесят восемь лет уже очень плох, — если удастся устранить последнего из ближайших его соратников — Чжоу Эньлая, — она могла бы взять на себя управление страной. «Впрочем, — подумала Цзян Цин, — французский профессор, обследовавший Чжоу, по секрету сказал ей, что у его пациента началась раковая болезнь. Можно продлить его жизнь, но спасти, увы, наука не в силах». В те дни никто на свете не смог предвидеть, что через три года уйдет из жизни Чжоу Эньлай, а возвращенный им из заточения Дэн Сяопин снова попадет в немилость и появится на китайской сцене только после смерти Мао, вызвавшей колоссальные перемены в бывших императорских покоях Запретного города. Еще раньше чем Мао уйдет с политической арены президент Никсон, замешанный в политических махинациях, вошедших в международный лексикон под именем «уотергейтское дело». Однако его опыт не будет забыт, им воспользуются через несколько лет помощники Рональда Рейгана, устроив кражу секретных документов у соперника на выборах — Дж. Картера.
Но до всех этих событий еще было несколько лет.
Полковник военно-воздушных сил США, командир президентского лайнера вышел из кабины экипажа.
— Что нового, Джек? — спросил его Никсон.
— Через час десять минут будем садиться в аэропорту Пекина. Оттуда просят, сэр, чтобы вы были тепло одеты, температура в Пекине — минус восемь градусов, сильный северный ветер. Спрашивают: нужно ли привезти на аэродром шубы?
— Поблагодарите, полковник, хозяев за заботу, но мы захватили с собой теплую одежду.
…«Боинг» на малых оборотах двигателей подрулил к самому вокзалу, и из его иллюминаторов прибывшие с интересом смотрели на землю, которую президенту Никсону выпала честь открыть для Америки.
У самолета президента готовились приветствовать премьер Чжоу Эньлай, хорошо известный всем по фотографиям, и какой-то высокий старый человек, одетый в пальто с воротником из выдры. Но самым странным в его одеянии были матерчатые тапочки на толстой стеганой подошве и ослепительно белые носки, видневшиеся из-под коротковатых брюк.
— Кто это? — спросила мадам Никсон.
— Это, мадам, один из ближайших друзей председателя Мао, маршал Е Цзяньин, — сказал офицер из ЦРУ. — Его белые носки под любой костюм и в любую погоду сначала выглядели курьезом среди военных. Но потом к ним привыкли, и теперь было бы столь же странно увидеть маршала в другом наряде.
— А откуда ты это знаешь, Сэм? — поинтересовался президент.
— Видите ли, сэр, почти двадцать пять лет назад я входил в состав особой военной миссии, которой президент Трумэн поручил изучить возможности сближения не только с Чан Кайши, но и с коммунистами. Сближения не получилось, тогда русские перехватили инициативу, но авансы на благоприятное развитие событий мы получили вполне определенные. Вы делаете, сэр, то, что не удалось сделать ни одному президенту до вас.
— Спасибо, Сэм. Кажется, трап уже подогнали.
Чжоу Эньлай с полусогнутой левой рукой — осложнение после какой-то болезни — подошел к президенту и поздравил его с прибытием на китайскую землю.
Перед приемом в честь президента Соединенных Штатов Никсон с супругой были приглашены на встречу с Мао Цзэдуном.
Они вошли в один из бывших императорских покоев. Большой зал с дорогой резней мебелью, шкафы и полки с книгами, глубокие кожаные кресла и огромный ковер зеленоватых оттенков с иероглифом «счастье» посредине. Мао с трудом поднялся из кресла и сделал два шага навстречу гостю. Никсон заговорил первым: