В Сайгоне между тем началась паника. Узнав, что президент Форд дал приказ эвакуировать вместе с американцами пять тысяч наиболее близких Соединенным Штатам вьетнамских военных и гражданских чиновников вместе с семьями, город, по свидетельству одного американского корреспондента, превратился в сумасшедший дом. Сумасшествием были охвачены те, кто был причастен к войне, наживе, предательству, измене народу. Они хотели бежать в первую очередь, чтобы не оказаться перед лицом победившего народа.
Во второй половине дня двадцать первого апреля Нгуен Ван Тхиеу, как передавал корреспондент Ассошиэйтед Пресс, «со слезами на глазах» объявил, что в создавшейся обстановке он слагает с себя полномочия президента Республики Вьетнам. Долго шли споры, кому передать верховную власть. Даже в условиях тонущего корабля к ней рвалось несколько человек, в том числе вице-маршал авиации и вице-президент страны Нгуен Као Ки. Посол США Мартин, принимавший самое активное участие в обсуждении каждой кандидатуры, выбрал Чан Ван Хыонга. Этот человек был известен как ярый антикоммунист и тупой милитарист, все время требовавший вести войну до победного конца. Он даже приветствовал пришедшее в свое время из Америки известие о возможности применения атомного оружия во Вьетнаме.
В тот же день началась эвакуация американского гражданского и военного персонала из Южного Вьетнама. Она превратилась в самое страшное и беспощадное обвинение американской политики в этой стране. Американцы всех званий и должностей старались быстрее вырваться из петли, все туже затягивающейся над ними. Они знали, что силы национального освобождения заняли окраины города и скоро должны ворваться в него. Тяжелые вертолеты то и дело опускались на крыши зданий посольства, военной миссии, бывшего штаба экспедиционного корпуса, где стояли, ожидая своей очереди, толпы американцев. Между ними из-за пустяков вспыхивали споры, грозившие перейти в потасовку.
Киноленты, снятые теле- и кинооператорами, через день уже демонстрировались на экранах всего мира, показывая, в какой неуправляемый, не подчиняющийся контролю бедлам превратилась жизнь в Сайгоне в последние дни. Сначала, вроде обрадовавшись, что нет никакой власти, бывшие блюстители порядка, чиновники военной и полицейской службы бросились грабить магазины, дома, склады, виллы, покинутые богачами своими и зарубежными. Потом наступило прозрение: почему бегут американцы? Им-то меньше всего грозит приход Вьетконга. Что произойдет, если они улетят днями или неделей позже? Бежать-то надо тем, кто служил им верой и правдой. И когда это дошло до сознания «наиболее ценных для Америки» коллаборационистов, в городе началось неописуемое столпотворение. Тысячные толпы чиновников, генералов, полковников, министров и губернаторов потянулись на машинах и пешком, с узлами, чемоданами, кофрами, коробками на улицу Таншоннят, к дому № 4 — посольству США, с крыши которого вертолеты увозили счастливчиков. Чтобы протиснуться через бурлящую, ожесточенную, враждебно ко всему относящуюся массу людей, надо было иметь мужество. Улица скоро была запружена. Генералы и министры, затертые в толпе, пытались доказать свое право и требовали пропустить их к посольству: они должны улететь первыми. Их оскорбляли, толкали, били, вымещая накопившуюся злобу. Теперь потеряли значение авторитеты, чины, награды, деньги. Только одно имело реальную цену и было мечтой — место в любом транспортном средстве, которое может вырвать человека из этого проклятого места. Честь, родина, земля предков, родственные или деловые связи, полная неизвестность будущей жизни и судьба народа, за счет которого жили, наживались, создавали благополучие, даже остающиеся без родителей дети — все выброшено из затуманенной головы. И только, как о спасательном круге для утопающего, мечтали эти обезумевшие люди о месте в одном из вертолетов, поднимающихся через каждые пять — десять минут с крыши посольского здания.