Бывший президент США в своем последнем послании о положении страны, которое назвали «Прощание Джонсона», отмечал:
«К сожалению, уход правительства не означает, что вместе с ним уйдут и проблемы. Я призываю бога помочь найти их решение, достойное Америки».
Входя в Белый дом, Джонсон провозгласил символом своего правления идею «великого общества». «Великое общество» было убито войной во Вьетнаме, в которую президент бросил страну, не думая, что она принесет ей такие потрясения. Он снова обращался к богу, делая его соучастником своих непопулярных дел, и передавал ему заботу о будущем страны. Это было в его стиле.
— Уповая на бога, — сказал Раск своему преемнику на прощание, — вашей администрации, Уильям, придется действовать все-таки на земле, среди людей, которые будут оценивать вас по земным меркам.
— Это понятно, Дин. Наше ведомство, к сожалению, не имеет своего посла на небе. Спасибо тебе за дружескую и полезную беседу.
— Боюсь, что я не нарисовал полной картины, Уильям. Но ты дорисуешь ее сам, когда оденешь на себя амуницию и повезешь нелегкий воз нашей внешней политики, тяжесть которого я прочувствовал в полной мере. От тебя будут требовать такого, что и сам господь бог неспособен совершить. И будь готов всегда к тому, что именно в тебя будут бросать, бросать незаслуженно, увесистые камни.
— Если мне будет больно, Дин, не откажи в совете и утешении, — улыбнулся Роджерс, довольный беседой с уходящим со сцены коллегой. — Мы ведь с тобой старые чиновники нашего трудного ведомства.
— Сочту за честь, если смогу быть тебе полезен когда-нибудь, Уильям. А сейчас, прощаясь, хочу посоветовать тебе не забывать про вот этот маленький шкафчик, — с улыбкой показал Раск в сторону. — Он может здорово помочь тебе в трудную минуту.
— Что же в этом шкафчике, Дин? — удивленно спросил Роджерс.
— Таблетки от головной боли, дружище.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Генерал Крейтон Абрамс, командующий американским экспедиционным корпусом в Южном Вьетнаме, был мрачен. Он осунулся за последние месяцы, часто ловил себя на том, что стал легко раздражаться, терять невозмутимое в любой ситуации олимпийское спокойствие, которое считал сильной стороной своего характера. Он старался понять, объяснить хотя бы самому себе, что же в конце концов происходит в подчиненных ему войсках, почему неудачи преследуют почти все его начинания. Наступления срываются, настроение солдат падает. Последняя ночь прошла без сна, он вымотался, принимая снотворные таблетки, но так и не мог сомкнуть глаз. Наконец, не выдержав, он встал с постели, вышел в кабинет и устало опустился в глубокое удобное кресло, закрыл ладонью глаза. Перед ним вновь прошли картины минувшего дня.
Часов в пять он выехал из штаба, намереваясь встретиться с послом, больше для вежливой, протокольной беседы, чем для дела, а потом заехать к командующему военно-воздушными силами, поговорить о предстоящих воздушных операциях. Абрамс придерживался принципа чаще самому бывать у своих подчиненных, чем вызывать их к себе. Это придавало отношениям большую теплоту и доверительность и поднимало в глазах подчиненных престиж командующего.
На бывшей улице Катина́, переименованной в Тызо, что значило Свобода, прямо перед входом в отель «Континенталь» происходило что-то странное. Посреди улицы, собрав большое число улыбающихся зевак, стоял человек в форме генерал-лейтенанта сайгонской армии, громко кричал, размахивая руками.
— Что это за маскарад? — спросил Абрамс сопровождающего офицера, владеющего вьетнамским языком. — Что он кричит?
Переводчик опустил стекло, и машину, оборудованную кондиционером, заполнил влажный горячий воздух улицы, от которого генерал почувствовал удушье.
— Он ругает, господин командующий, президента Тхиеу и американцев. Самыми непристойными словами. Даже неудобно переводить, господин генерал.
— А вы переводите, я не барышня из благородного пансиона, ко всему привык.
Переводчик замялся.