Морские офицеры, взвалившие на свои плечи оборону Севастополя в начальный период, были прекрасными организаторами. Но, увы, вторая составляющая любой кампании — полевые сражения, находились вне их компетенции. Проигранные сражения при Альме, Инкермане, Черной речке, целый ряд неудачных наступательных операций вне крепостной оборонительной линии, не способствовал продолжению длительной обороны и отрицательно сказывались на моральном состоянии гарнизона.
Плевна подтвердила севастопольский опыт, говоря, что «…цель всякой обороны должна считаться достигнутой, когда удалось заставить атакующего обратить осаду в блокаду. Осман-Паша под Плевной этого достигнул, заставив нас после трех атак перейти к блокаде, а между тем Плевна вовсе не была укреплена, потом имела полевые укрепления, которые, постепенным усилением своей профили, приобрели характер и силу временных.
Под Севастополем было то же самое: сначала были лишь одни трассировки, затем появились бруствера высотой до 6-ти фут. с наружными рвами до 5/4 фут. глубиною; потом все это совершенствовалось и в конце концов бастионы имели валы, высотою до 21 фут. Думаем, что и долговременные укрепления сопротивлялись бы не долее севастопольских!
Из двух приведенных примеров видно, что бывают случаи, когда временные укрепления вполне заменяют долговременные и тяжких разочарований при этом не бывает. Надо лишь помнить, что сопротивляются не верки, а люди, которые их защищают».{593}
В истории русского военного искусства Севастополь и Плевна неразделимы.{594} Это две стороны одной медали: с одной — пример обороны, с другой — пример преодоления такой же обороны, но уже созданной турками, опиравшимися на севастопольский опыт русских. В то же время, необходимо признать, что опыт Севастополя и Плевны долгое время оставался в императорской армии не более чем «преданием старины седой» и никак не мог пробить себе дорогу в войсках.{595}
Практический гений Тотлебена, его умение правильно сочетать наличествующие сооружения с быстро возводимыми укреплениями, объединенными в продуманную систему обороны, сделало оборону Севастополя поистине революционной. Поняв, что концентрация батарей в долговременных сооружениях неэффективна, он свел ее в систему, обеспечивая надежное прикрытие тех же самых сооружений. Этим Тотлебен срывал все планы союзников и благодаря этому первый штурм был успешно отбит.
Оборона Севастополя сразу опрокидывает значительную часть прежнего учения об осадной войне. Выдающаяся энергия и талант руководителя обороны, а также сила необходимости, повели к факту в истории крепостных войн небывалому. Гарнизон перекинулся через валы и перенес оборону в поле, где и захватил значительный район. Крепостная война соединилась с полевой.
К каким результатам привел такой способ обороны — напоминать ни к чему: они и так надолго останутся в памяти всех, интересующихся военным делом, но не лишнее будет указать, что после этой геройской обороны военная терминология обогатилась новым, весьма веским термином — «активная оборона крепости». Тотлебен вел прямо-таки инженерную войну с союзниками. На каждое действие их саперов следовал не менее, а порой и более агрессивный ответ со стороны русских фортификаторов. Порой сама жизнь приводила к нужному решению. Так родилась система ложементов, «…которая была подсказана самими войсками, …части наши, выдвигавшиеся на ночь для аванпостной службы, устраивали по собственному почину, на скорую руку, завалы, которые способствовали им более самостоятельно и надежно занимать выгодные для обстреливания противника пункты. Той же самой цели должны были служить ложементы. Это были те же завалы, но выбранные и устроенные с помощью науки».{596}
Основные идеи обороны Севастополя, которые могли дать такие благотворные результаты, приводясь в исполнение на глазах неприятеля и при деятельном его противодействии, проявляются теперь заблаговременно выполненными в типе лагеря-крепости, чем, так сказать, освящается на будущее время принцип активности обороны крепостей, т.е. присоединения к чисто крепостным, оборонительным действиям — действия, присущие полю.
«Таким образом, громадная доля дела атаки-обороны крепости перешла из рук специалиста-инженера в руки тактики, а отсюда уже сама собой вытекает и необходимость того, чтобы тактика, как наука, приняла в свои недра этот отдел военных действий. Настала Русско-Турецкая война, — явилась Плевна. В Севастополе крепость вышла в поле, в Плевне поле укрылось за крепостью. Отзвуки идей обороны Севастополя проявились уже при обороне Бельфора; нет сомнения, что новая война даст и новую Плевну. Все это заставляет тактику деятельно заняться разбором этого нового вида военных действий, где крепостная война идет рука об руку с полем».{597}