Штурмовые колонны 2-й дивизии покинули пятую параллель и ринулись на штурм сразу вслед за Легкой. Однако на подходе к выступающему углу полковник Уиндхем взял несколько в сторону и подвел людей к правому флангу Легкой дивизии, так чтобы оказаться чуть ниже на скате левого фаса Редана. Здесь их тоже остановил шквальный огонь с бастиона. Уиндхему не оставалось ничего лучшего, как оставить своих солдат под огнем и броситься за подкреплением. Современники оценивали эти его действия неоднозначно, а собственные солдаты и вовсе не могли простить ему того, что он бросил их, уехав за подкреплением. Хотя день закончился неудачей, Уиндхем заслужил благодарности за свои действия в бою от главнокомандующего английскими войсками в Крыму генерала Джеймса Симпсона. Уиндхем оказался единственным английским офицером, которому удалось не только дойти до русских позиций, но и ворваться в батарею. Правда один французский офицер намекнул о сомнениях в истинной доблести англичанина. Потерпев неудачу в первые минуты атаки, не сумев организовать своих людей, Уиндхем оставил их под огнем за траверсами у русской батареи и вернулся назад, потребовать у Кодрингтона поддержки. Сделал он это в некорректной форме, как утверждали очевидцы, — предельно грубо орал на генерала, не сильно сдерживаясь в выражениях, несвойственных джентльмену и офицеру.
В Англии описание штурма, написанное детально корреспондентом “The Times” Расселом, вызвало небывалый энтузиазм. Поведение Уиндхема оказалось единственным утешением национальному самолюбию, он быстро стал всеобщим любимцем, «Героем Редана» и на какое-то время самым популярным человеком в стране. 2 октября 1855 г. он, минуя чин бригадного генерала, повышается в звании до генерал-майора, назначается командиром 4-й дивизии и комендантом английского сектора взятого Севастополя. Еще через небольшое время становится начальником штаба у Кодрингтона, сменившего на посту главнокомандующего отправленного в отставку Симпсона. На этой должности Уиндхем вновь показывает свои способности эффективно выполнять задачи. После войны он написал книгу «Крымский дневник», где подробно описал события кампании. Текст книги редактировал Рассел, с которым у Уиндхема сложились дружеские отношения.
Вернемся на поле боя, где батальоны второй линии устремились на помощь своим товарищам, уже дравшимся на бастионе, но державшихся там из последних сил. В их числе шел Тимоти Гоуинг: «Под громкое британское “ура” мы продвигались вперед, хоть противник и открыл ужасный огонь, осыпая нас градом пуль и картечи; залпы эти косили нас целыми ротами. Мы, группа поддержки, прикрывали наступающих с тыла, но хватило бы и взгляда, чтобы понять, что перед вами уже не те хладнокровные, сдержанные герои Альмы и Инкермана; впрочем, кое-кто из ветеранов и здесь пытался сохранить хорошую мину при плохой игре. Счастлив заметить, что ветераны Инкермана отнеслись к происходящему с величайшим хладнокровием; некоторые из них курили трубки, и я в том числе.
Храбрый молодой офицер мистер Кольт признался мне, что дорого дал бы хоть за часть этого хладнокровия — то был его первый день под обстрелом. Он был бледен как смерть и трясся как осиновый лист, но смело встречал врага лицом к лицу. Бедный мальчик (он ведь был очень молод) просил меня не оставлять его; он погиб на подступах к Редану».{765}
Те, кому повезло не быть сраженным картечной или ружейной пулей, добежали до брустверов третьего бастиона: «Мы атаковали во фронт. Приблизившись как можно быстрей к передней траншее, мы перемахнули через парапет и бросились на окровавленные стены Редана, преодолев двести ярдов под убийственным дождем пуль и картечи. Пробежать эти двести метров невредимым казалось чудом. Бедные наши парни падали друг на друга, но только смерть могла остановить атакующих. Пули сыпались на нас градом, картечь рвала на части; помимо фронтального огня, русские открыли еще и перекрестный. Казалось, мы попали в самое пекло, но я, как ни странно, не получил на подступах к Редану ни царапины».{766}