Сакен не отрицал возможности давления на левый фланг неприятеля. Но считал необходимым и первоочередным точное определение направления основных действий. По его мнению, только овладение Чоргуном давало армии небольшое преимущество над союзными войсками: «Овладение Чоргуном, лежащею перед ним горою, на левом берегу Черной речкн, и Байдарскою долиной, заключит неприятеля на прежнее тесное свое пространство, и если он не окончит действий своих в Крым) занятием южного Севастополя, то может предпринять два способа действий:
Наступлением на нас большею частью сил своих с Сапун-горы.
Высадкою на Каче, или ближе к Евпатории, для действия на фланг и тыл наших сообщений. В обоих случаях, оставляя грозное свое, укрепленное природой и искусством, местоположение, он действует в нашу пользу, уравновешивая бой».{149}
Подводя итог своему решению, Сакен сделал неутешительный вывод: «…Со стесненным сердцем и глубокой скорбью в душе я, по долгу совести, присяги и убеждению моему, избирая из двух зол меньшее, должен произнести: единственное средство — оставление Южной стороны Севастополя. Невыразимо больно для сердца русского решиться на крайнюю ужасную меру… она глубоко огорчит гарнизон… В продолжение многих месяцев отталкивал я эту невыносимую мысль. Но любовь к отечеству и преданность к престолу превозмогли чувство оскорбленного народного самолюбия и я, скрепя сердце, произнес роковую меру».{150}
Интересно, что когда Сакен понял, что его никто не поддерживает и, молча просидев до конца совещания, по его завершению вышел из помещения, к нему подошел начальник штаба главнокомандующего генерал Васильчиков и тихо произнес по-французски: «Удивляюсь вашему самоотвержению; я хотел сказать то же самое, но у меня не хватило духу».{151}
Вторым человеком, категорически высказавшимся против наступления на Федюхины высоты, стал Тотлебен, но на совете он отсутствовал и потому его мнение Горчаков выслушал отдельно. Эдуард Иванович понимал, что уставший от постоянного напряжения гарнизон уже не сможет противостоять штурму и «…с открытием общего огня с осадных батарей атакующий приобретет над нами полный перевес».{152} То что неудачная атака несомненно повлечет за собой ответный штурм, было совершенно ясно. Но чтобы не прекращать активную оборону и отбить желание противника приближаться к русским передовым линиям, Тотлебен решительно высказался против выбранного военным советом направления и предлагал произвести атаку непременно внезапно, большими силами, между Килен-балкой и Лабораторной, последовательно овладевая Воронцовской высотой, Камчатским люнетом, редутом Виктории. Горчаков внимательно выслушал инженера. Однако слушать и прислушиваться — вещи совершенно разные.
Если действительно прислушаться к предложению Остен-Сакена (и других, мысливших с ним одинаково), у Горчакова было два оптимальных варианта дальнейших действий: согласиться с начальником гарнизона и оставить Севастополь, или не согласиться, оставаться в городе, продолжая защищать его, не предпринимая никаких активных действий. Первый вариант был отметен сразу. Остен-Сакен вспоминал, как после его доклада «…князь Михаил Дмитриевич, с выражением неудовольствия, сказал: «не оставлю».{153} Второй вариант даже не рассматривался: это был самый простой способ навлечь на свои головы гнев самодержца. В условиях затянувшейся войны подобное грозило большими неприятностями. Потому Горчаков выбрал третий вариант, который, как становится теперь ясно, был вне обсуждений: атаковать союзников и притом атаковать в наиболее рискованном направлении.
Ненавязчиво, но настойчиво предлагаемый императором план, был скорее выгоден союзникам, но ни в коем случае не русским. Многие современники и известные военные теоретики в своих трудах поддерживают полностью или во многом именно вариант, предложенный Остен-Сакеном. К августу 1855 г. «…превосходство неприятеля в огне становилось настолько чувствительным, мы несли столь огромные потери, что самым благоразумным решением с нашей стороны было бы — очистить Южную сторону Севастополя, где приходившие части толклись как в ступке и уничтожались. После потери передовой позиции Горчаков готов был эвакуировать Севастополь; но после отбитого штурма провести такое решение было невозможно; отбитый штурм позволил правительству и русскому обществу выдвинуть требование — защищать Севастополь до конца. Как ответ на донесения Горчакова о нашей беспомощности в разыгрывавшемся материальном состязании, из Петербурга был прислан генерал Вревский с директивой — настоять на переходе в наступление полевой армии против Балаклавы, на тылы союзников, чтобы попытаться решительным ударом заставить союзников снять осаду.