Горчаков понимал всю несбыточность этих чаяний; помимо 50 тыс. гарнизона Севастополя, он располагал всего 70-тыс. армией, а союзники имели до 200 тыс., располагались на чрезвычайно сильных от природы позициях, основательно укрепленных. Но чтобы не вступать в открытый конфликт с высшим начальством, он решил, для удовлетворения воинственных петроградских кругов, произвести 16 августа демонстративное наступление на Черной речке». Это мнение А. Свечина. Пожалуй, во многом с видным военным теоретиком можно и согласиться.{154}
Нужно отметить, что уже давно левый фланг привлекал внимание Горчакова: «…Князь, вследствие свойства местности занимаемого им пространства, представлявшего на левом фланге несколько совершенно закрытых дефилей, постоянно опасался обхода своего левого фланга и сосредоточил все свое внимание на этой оконечности, усиливал ее войсками своего правого фланга в совершенный ущерб последнему. Союзники скоро поняли исключительность взгляда князя Горчакова 1-го: в июне атаковали его правый слабо защищенный фланг, заставили горсть войск отступить почти без выстрела и, заняв большую часть позиции, отбитой так славно 13 октября, обеспечили таким образом тыл корпуса осаждавшего Севастополь. Пользуясь ошибочным взглядом князя на возможность быть обойденным со своего левого фланга, неприятель старался укрепить его в этой мысли. С оставленной нами позиции при селении Комары союзники получили возможность проникать в Байдарскую долину, откуда и начали как-бы дразнить нас, угрожая обходом, и, чтобы еще более утвердить князя в этом мнении, стали прокладывать дороги».{155}
Главнокомандующий был достаточно образованным военным, чтобы не понимать ничтожно малую перспективу навязываемого ему свыше решения. Более того, по мнению Тарле, он был сам убежден в грядущей неминуемой катастрофе, о чем мы выше уже неоднократно упоминали. Как опытный царедворец, с целью отвлечения императорского гнева, 3 августа 1855 года он пишет военному министру: «…Я иду на неприятеля, потому что если бы я этого не сделал, то Севастополь все равно был бы через очень короткое время потерян. Неприятель действует медленно и обдуманно, он собрал сказочную массу снарядов…, — это видно даже невооруженным глазом. Неприятельские апроши сдавливают нас все более и более, и в Севастополе уже нет ни одного непоражаемого места, пули свищут на Николаевской площади. Не следует обманываться, я иду на неприятеля в отвратительных условиях. Его позиция очень сильна, на его левом фланге почти отвесная и очень укрепленная Гасфортова гора, по правую руку Федюхины горы, перед которыми глубокий наполненный водой канал, через который можно будет перейти только по мостам, наводимым под прямым огнем неприятеля. У меня 43 тысячи человек; если неприятель здравомыслен, он противопоставит мне 60 тысяч. Если, — на что надеюсь мало, — счастье будет мне благоприятствовать, я позабочусь извлечь пользу из своего успеха. В противном случае нужно будет подчиниться божьей воле. Я отступлю на Мекензиеву гору и постараюсь эвакуировать Севастополь с возможно меньшим уроном. Я надеюсь, что мост через бухту будет вовремя готов и что это облегчит мне задачу. Благоволите вспомнить обещание, которое вы мне дали, — оправдывать меня в нужное время в должном месте. Если дела примут худой оборот, в этом вина не моя. Я сделал все возможное. Но задача была слишком трудна с момента моего прибытия в Крым».