Ефетов Марк Семенович
Последний снаряд
Марк Семенович Ефетов
Последний снаряд
Повесть
В книгу старейшего детского писателя входят повести: "Тельняшка моряцкая рубашка", "Граната в ушанке". "Последний снаряд". Герои этих повестей - труженики моря, воины нашей армии, молодые рабочие, влюблённые в свой труд.
Посвящаю моей внучке Юлии
ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ
Когда Володе исполнилось четырнадцать лет, его приняли в училище номерного завода, где до ухода на войну работал отец. На завод надо было ехать электричкой, а потом ещё лесом пройти порядочный кусок. Теперь-то Володя понял, почему отец вставал на работу, как говорится, чуть свет, а осенью и зимой и совсем в темноте.
Отца Володя почти не видел: уходил отец - Володя ещё спал, приходил, а сын постель разбирает, спать ложится.
В те времена один выходной был - воскресенье. И Володе всё не хватало времени с отцом поговорить: на неделе запомнит, о чём отца спросить надо, а к воскресенью забудет. Часто Володя спрашивал отца:
- А работать меньше нельзя?
- Нельзя.
- Почему?
- Вполплеча работа тяжела: оба подставишь - легче справишь.
Володе очень хотелось посмотреть, как отец работает, но он знал, что на завод пройти нельзя: военная тайна.
Управление заводом и училищем, где обучали будущих рабочих, размещалось в городе. Володя знал, что на первом этаже этого управления ничего интересного нет. Учреждение как учреждение: письменные столы с телефонами, пишущие машинки, которые стрекочут, как кузнечики, и мягкие двери, похожие на матрац или ватное одеяло, только поставленное стоймя. Всё это Володя видел сквозь окна нижнего этажа.
Ничего особенного.
Но чтобы пройти в управление военными заводами, нужен был пропуск.
Может быть, именно потому Володе очень хотелось узнать, что там, за этими дверьми, перед которыми стоит часовой с винтовкой.
Володя спрашивал отца:
- Там чего?
И отец отвечал тем же тоном:
- Ничего.
Или говорил:
- Канцелярия.
Володе в это верилось и не верилось. Он любил себе представлять то, чего не видел. Африку, например, со слонами и тиграми. Или сказочный дворец, где есть железная дверь, очень секретная, которая отпиралась золотым ключиком. А что за этой дверью? Сундуки с золотом, а может быть, пушки - такие особенные, каких нет у врагов...
Он тогда ещё был маленьким, Володя-первак, как называли первоклассников, мальчишки во дворе дразнили его "салага". Он правда невысокий, был узок в плечах, волосы светлые, как у отца. И лицо узкое и длинное - худое, если сказать одним словом. Когда поступал в школу, ему-то было восемь, но давали по виду шесть. А отца, Матвея Тимофеевича Ратикова, и совсем комсомольцем называли. Такая, видно, порода была ратиковская моложавая.
- Ну пошли, старик, на работу, - звал отец Володю, когда малышу надо было идти в детский сад.
- Папа, а нас там не заставляют работать.
- А спать? - спрашивал отец.
- Заставляют. Только поиграть охота, а тут говорят: спи!
- Видишь... А манную кашу?
- Что - кашу?
- Заставляют?
- Ага. Заставляют.
- Так кому же, Вовка, легче - мне на заводе или тебе в садике?
Володя молчал, улыбался: "Шутит папа". И смеялся громко-громко.
- Нам в садике тяжелее. Ох как тяжело!.. А у тебя в управлении чего?
И снова отец отшучивался:
- Я же тебе говорил, что ничего. Столы, значит, и стулья. Вот и всего.
Но Володя-маленький не отставал:
- А почему часовой? А почему всем туда нельзя? Секрет? Да?
- Да, - сказал Матвей Тимофеевич, - секрет, значит. Во как!
- Чтоб про наши пушки не узнали?
- Правильно, Вовка! Если всех пускать, какой-нибудь враг пролезет и всё про наши пушки узнает. Пойдёт на нас войной. И нашими же пушками стрелять будет. Хорошо?
- Не. Плохо.
- То-то...
Потом, когда Володя подрос, он узнал, что это такое - военная тайна, и никогда папу не расспрашивал ни про завод, ни про управление. Не расспрашивать было ох как трудно... Но что поделаешь: отец всегда говорил ему, что дать себе волю легче, чем сдержаться.
Война началась в день, когда Володя с отцом собирался в зоопарк. В первую ночь война пришла на границу, а потом, когда Матвей Тимофеевич был уже далеко на фронте, когда которую неделю ждали от него письма, самолёты врага появились в небе над Москвой. Володя и не слышал воздушной тревоги спал. Но мама разбудила и его, и сестрёнку Наташу. Сонный, спускался он в подвал, а Натка при этом хныкала: "Спать хочу!" И Володя тоже не мог понять - взаправду это или ещё снится? Бухало так, что стёкла в окнах дребезжали, мало что крест-накрест бумагой заклеены и чёрной бумагой зашторены. А когда Галина Фёдоровна, мать Володи, перебегала двор, держа за руки детей, ухнуло так, что на какое-то мгновение Володя оглох. В это же время всё небо прожектор, как саблей, перерезал. И потом через потемневшее небо красные точечки промчались, и вдруг светло стало светлее, чем днём.
Это была первая бомбёжка, которую испытал в своей жизни Володя. До сих пор война была далеко, там, где был фронт, а теперь вот она, пришла к самому дому Ратиковых. Фашистские самолёты шли так высоко, что их не было видно, но шум моторов слышался даже в подвале. А как отчётливо и гулко, будто из бочки, стреляли наши зенитки! Наташка плакала, а Володя думал: "Вот так оно, должно быть, у папы на фронте".
Потом в бомбоубежище Володя успокаивал и укачивал маленькую Наташку. Подумать только: все люди в бомбоубежище были озабоченны, взволнованны, все спросонья, а поди ж ты - обращали внимание на Натку: "Какие глазищи!" - или что-нибудь в этом роде.
Была Наташка действительно круглолице-румяная, большеглазая, и вся голова в золотистых колечках, как завитая. А когда уснула, совсем красными стали тугие щёки и легли на них большие тёмные ресницы.
Наташа уснула под грохот пальбы. Она ведь и дома привыкла спать и в шуме и при свете...
В бомбоубежище голоса войны постепенно стали стихать: буханье зениток слышалось тихо, тише, ещё тише, и вскоре совсем всё утихло.
Чёрная тарелка радиорупора трижды оповестила:
"От-бой! Внимание: от-бой! От-бой!"