ЧТО ЖЕ БУДЕТ?..
Мама взяла Наташку на руки, и они пошли домой. Светало. Володя ёжился. Холод проползал за ворот, а может быть, это казалось Володе оттого, что он не выспался. Кто знает... Теперь, когда ничто не вспыхивало, не взрывалось, не стреляло вокруг, а только розовые облака плыли по белёсому небу, стало как-то спокойно. Мама отперла дверь, уложила сонную Наташку, и Володя лёг в свою разобранную постель. А как только лёг, сразу же уснул.
Проснулся: солнце шпарит вовсю, и мама сидит за столом - кормит Наташку.
- Проснулся, сынок?
- Ага.
- Помнишь, какой сегодня день?
- А как же! Мы не опоздаем?
- Что ты, Вова! Нам в училище к часу. Время есть. Сейчас и Десяти нет. Вот накормлю Наташку, а ты пока сбегай купи чего есть. Мы с тобой потом поедем в училище. А на работу я в ночь пойду...
Позже, во время войны, вместо "куплю продукты" часто говорили "отоварю карточки". Хлеб и все продукты продавали только по карточкам: отрезал от карточки маленький талон, отдал его вместе с деньгами или чеком из кассы и получай сколько положено. А положено было по-разному: детям что получше, попитательнее, тем, кто легко работает, - поменьше, кто на тяжёлой работе - побольше. Рабочую карточку получила и Галина Фёдоровна. Она работала на ткацкой фабрике. Иногда днём, а иногда и в ночную смену. После первой бомбёжки Галине Фёдоровне страшновато было оставлять детей одних на ночь. Но что поделать - выхода не было.
Об этой ночной бомбёжке ни Володя, ни мама не говорили. Что панику разводить? Мама только сказала:
- По радио передавали: ночью наши зенитчики отбили налёт фашистских самолётов.
- А я и знал, что отобьют, - сказал Володя. - Зенитки бухали будь здоров...
В заводское училище поехали все втроём. Утром прошуршал стремительный, короткий дождь. А день был ясный, безоблачный, сверкающий в не просохших ещё лужах. Натка обязательно хотела выкупаться в каждой. Во всяком случае, она топала по лужам, разбрызгивая воду далеко вокруг.
- Прекрати! - покрикивала мама.
При этом она казалась очень строгой. Галина Фёдоровна любила говорить о себе: "Я - солдат". Походка у неё действительно была твёрдая и голос громкий. Была она высокой, но в круглом лице и пухлых губах были мягкость и доброта, а глаза всегда, казалось, говорили: "Чем помочь?", "Не нужно ли вам чего?".
И она действительно любила помогать. Ну, дома, ясное дело, мама первая помощница и детям и мужу. Но Галина Фёдоровна была первой помощницей и подругам на работе. Ничего, что крупная, большая, а быстро и ловко ходила между ткацких станков, чуть только прикасаясь к ниткам. И пряжа шла у неё гладкая-гладкая, без узелков или пропусков. Галина Фёдоровна успевала не только за своими станками смотреть. Если обрывалась нитка у подруги, что рядом работает, вмиг нитку эту связывала и в свой проход возвращалась: ласковым движением гладила полотно, чуть только прикладывая руку, на ощупь проверяла, правильно ли идёт ткань, нет ли где перебоев или обрыва.
Наташа была один раз у мамы на фабрике. Володя приносил маме еду и взял с собой сестрёнку. С тех пор она играла дома с куклами в ткачиху.
А вот теперь она шлёпала и шлёпала по лужам, и мать покрикивала на неё: "Прекрати шлёпать - отшлёпаю!" Но девочка только смеялась, подпрыгивая и пританцовывая. А Володя подумал: "Совсем как в тот раз, когда мы все ехали за город с корзиной, в которой было пиво, котлеты, молоко и всякие сладости. Это же было совсем-совсем недавно... Корзину нёс папа, а теперь где он? Сколько времени как уехал, а письма нет и нет..."
Раньше Володя не задумывался: какой у него отец? Папа как все папы. А теперь всё время думал о том, что его папа особенный. И вспоминал при этом его присказку: "Цену узнаешь, как потеряешь".
В то утро, когда Ратиковы шли в заводское училище, должно быть, только Наташа не думала о войне. Но вот когда подошли к метро, она сказала:
- Зенитьки...
С каждым днём Наташа узнавала новые слова, но произносила их на свой лад. С тех пор как грянула война, много появилось новых слов; уберечь Нату от них нельзя было, хотя Галина Фёдоровна и Володя старались при ней о войне не говорить.
За городом война не чувствовалась: щебетали птицы и зеленели поля. Только железные ежи, сваренные из рельсов, ростом повыше Наташи, напоминали о том, что в эту поездку было совсем не так, как тогда с папой на пикнике.
Запомнила ведь Натка, что в прошлый раз на дороге не было этих больших железных заборов, разбросанных по всему полю. Она протянула руку к железным ежам:
- Зачем?
- Противотанковые, - сказал Володя. - Пошли давай. Не отставай.
- А мама сказала, что у нас время есть. Утром сказала, помнишь?
Володя помолчал и подумал: "Всё-то она уже понимает, ко всему прислушивается. Большая стала Натка".
Он многое объяснял ей, отвечая на её "зачем?". Но сейчас говорить не хотелось. Мама молчала; наклонила голову и так внимательно смотрела на дорогу, что Володя чувствовал и понимал: лучше не говорить о войне. Вот ведь и сегодня, когда уходила из дому, мама открыла их почтовый ящик внизу и долго шарила там рукой, хотя ясно было, что письма нет. Володя обнял её: "Пойдём, мамочка".
В прохладе тенистого леса растворялся запах первых белых фиалок.
Наташа часто останавливалась и спрашивала брата:
- Цветок?
- Цветок!
- А как зовут?
- Кукушкины слёзки.
Ната решительно отвернулась от красно-лиловых цветов, которые напоминали о слезах:
- Пошли давай!
А Володя и не хотел останавливаться. С первого дня войны всегда было некогда, всё время надо было куда-то спешить, что-то делать срочно новое, непривычное. И теперь это была не прогулка по лесу, а срочное дело: первая встреча с заводским училищем. И прийти надо было без опозданий и поскорей вернуться, чтобы мама не опоздала на работу. Но всё же у одного дерева Володя остановился и воскликнул:
- Мама, смотри, белочка!
В самом деле, на дереве промелькнул рыжий пушистый хвост, и вот уже чёрные бусинки беличьих глаз выглядывали из дупла. И белка при этом смешно вертела мордочкой.
- Смотри, доченька, смотри! - закричала мама и подняла Нату на руки.