Расчесанную кожу саднило. Лив застегнула рабочую униформу до самого горла, чтобы не было видно царапин. Видар согнулся над рулем. Очки уже не помогали — зрение часто подводило, между ним и миром встала белая пелена. Лив старалась не встречаться взглядом с отцом. Он гнал машину слишком быстро и слишком близко к обочине. Хорошо, дорога пустая. Она столько раз ездила по этой дороге, что знала каждую трещину на асфальте.
На заправку она устроилась через год после рождения Симона — ее первый шаг на пути к свободе. Видар особо не протестовал — надо же было на что-то жить, но настоял на том, чтобы подвозить ее каждый день. Вот уже шестнадцать лет он привозил ее утром на работу и забирал вечером, как школьницу. «Не лишай меня единственной радости», — говорил он, когда Лив пыталась возражать. Это и правда было для него единственным развлечением. И машина у них была только одна. О покупке второй и речи не шло, даже на деньги, скопленные Лив. Такой расточительности Видар в жизни бы не допустил.
Лив не знала, сколько он заработал на лесе, — поговаривали, что миллионы. В детстве она видела в сейфе толстые пачки банкнот, перемотанные резинками, но с некоторых пор Видар никогда не открывал сейф в ее присутствии. Она понятия не имела, что там внутри. Жили на пару тысяч крон в месяц, покупая только самое необходимое. Это жалкое существование нельзя было назвать жизнью. Богатство было для Лив дальним родственником, о котором вроде и слышала, но никогда не видела.
Многие спрашивали, зачем она работает на заправке. «Ты же богачка», — говорили с алчностью во взгляде. Но Лив всегда отмахивалась. «Это не мои деньги, это деньги отца», — отвечала она.
Видар свернул к церкви и остановил машину. Видимо, хотел поговорить. В детстве ей казалось, что их церковь — самое красивое здание в мире, сказочный дворец, но теперь она так не думала. Церковь как церковь, для глуши сойдет.
Лив взялась за дверную ручку. Заправка в паре шагов, неохота ей было слушать отца.
— Мне через десять минут приступать, — сказала на всякий случай.
Видар смотрел на голые березы за окном.
— Я тут подумал, нам надо выставить арендатора.
— Что? Ты о ком?
— О Йонни Вестберге. Он вызывает у меня подозрения.
Лив замерла от страха. Взгляд был прикован к заправке, от дыхания стекло запотело.
— Так он вроде ничего плохого не сделал.
— Не стоило сдавать дом чужаку с юга. Уверен, этот Вестберг проворачивает грязные делишки.
— Что ты имеешь в виду?
— В наш ящик по ошибке попало адресованное ему письмо. От судебных приставов. — Лицо отца скривилось. Все ненавидели судебных приставов.
Лив пыталась понять, правду ли он говорит или выдумал все это, чтобы поймать ее. Но отец вытащил письмо и помахал у нее перед носом. Грязным ногтем ткнул в логотип. Лив пожала плечами, изображая невозмутимость. Перед глазами встал Йонни, его лицо в свечении сигареты, шершавые ладони на ее коже. Она приоткрыла дверцу, впуская свежий воздух.
— Это ничего не значит. Арендную плату он ведь платит, чего тебе переживать.
Небо было низким, тяжелым. Кружившиеся в воздухе снежинки таяли, достигнув земли. Видар наклонился к ней, и ее обдало вонючим дыханием.
— Теперь я не спущу с него глаз. Малейшая оплошность — и может собирать манатки. Нельзя доверять тем, кто не платит по долгам. А мне надо думать о тебе и внуке.
— Да ладно, не преувеличивай.
Он схватил ее за запястье и с неожиданной силой дернул на себя.
— Уж не к нему ли ты бегаешь по ночам?
— Отпусти!
— Если к нему, я выставлю его прямо сейчас. Чтоб к вечеру и след простыл.
Сквозь белое кружево снега маячила спасительная гавань бензозаправки. Лив вылетела из машины и бросилась бежать. За спиной раздался рык Видара, но она не обернулась. Бежала и бежала.
ОСЕНЬ 1998 ГОДА
Спускаясь по дороге, она чувствовала затылком отцовский взгляд. В долине прозвучали два оружейных выстрела. Сезон охоты. Мысль о том, что можно случайно попасть под пули, кружила голову.