Лиам прекрасно знал, что это он, Габриэль, закинул тело в колодец, хотя брат все отрицал. Говорить с ним было все равно что со стеной. Брат еще хуже, чем отец. Он не просто врал — наркотики затуманили ему сознание, и он уже путал вымысел с реальностью. Единственное, что оставалось Лиаму, — держаться от брата подальше, не позволять ему утягивать себя за собой в эту трясину.
Он затушил сигарету, когда появилась Лив Бьёрнлунд. Черное платье висело на ней как мешок. Лицо бледное и напряженное.
— Что с тобой произошло? — спросила она.
— Неудачная хоккейная тренировка.
— Можно сигаретку?
Стараясь унять дрожь в руках, протянул ей пачку. Зажигалки у нее тоже не было. Поднося зажигалку, он отметил, какое у нее измученное лицо. Под глазами глубокие тени, но ни следа слез.
— Я сегодня похоронила отца.
— Я слышал. Мои соболезнования.
— Ниила не хочет, чтобы я работала ближайший месяц. Говорит, люди слишком любопытны, они не дадут мне покоя. Он сказал, что ты можешь взять мои смены.
— До твоего возвращения — да. А потом все будет по-прежнему.
Она вглядывалась в темноту, словно опасаясь, что кто-то их подслушивает, и делала короткие глубокие затяжки.
— Только не говори Нииле, но я, наверное, не вернусь.
— Почему?
— Меня здесь ничего не держит. Отца больше нет. У меня нет причин оставаться. Я продам дом и уеду с сыном подальше отсюда.
В ее голосе звучало волнение, глаза засверкали. Убрав волосы с лица, она посмотрела на Лиама. Тот отвел взгляд, чтобы скрыть радость. Это было лучше, чем он надеялся. Если они уедут, ничто не будет напоминать о том, что произошло, и люди скоро все забудут.
— Мне нужно идти. Ниила будет меня искать, — сказал он.
— Я слышала, у тебя есть дочь.
— Да.
— Ниила говорит, поэтому ты и работаешь здесь. Ради дочери.
Лиам опустил голову. У нее были носки разного цвета — один белый, другой черный.
— Я обещал купить ей дом.
— Неплохо.
Она затушила сигарету ботинком.
Лиам открыл дверь и придержал, пропуская Лив вперед. Она задержалась на пороге, повернулась к нему и прошептала:
— Знаешь, что важнее, чем дать дочери дом? — Что?
— Сделать так, чтобы однажды она осмелилась его покинуть.
Видара застрелили, а потом сбросили в колодец. Это кричали заголовки всех газет, и повсюду ее теперь провожали людские взгляды. Симон сидел рядом, опустив на лицо капюшон, чтобы скрыть слезы. Ей хотелось утешить его, сказать, что, по крайней мере, дед не страдал — все произошло быстро. Но слова застревали в горле. Они ехали молча, окутанные темнотой.
У ворот их поджидали незнакомцы. Мужчина и женщина. Судя по камерам и микрофону, журналисты. Лив узнала их: они кружили и у церкви как стая голодных ворон.
Симон взялся за ручку дверцы:
— Мне послать их к черту?
— Нет, мы ничего не будем им говорить.
Она вышла из машины и подняла шлагбаум, чтобы избавить сына от общения с ними.
— Как ты себя чувствуешь, Лив? — спросила журналистка. — Хочешь поговорить с нами?
Голос был мягкий, почти умоляющий, но Лив никак не отреагировала. Руки плохо слушались, однако ей удалось завести машину и проехать к дому. Войдя внутрь, она поскорее задернула все занавески, чтобы скрыться от любопытных глаз.
Только с наступлением темноты она отважилась выйти на веранду. Сидела с трубкой Видара в руках и смотрела на лес, когда раздался телефонный звонок. Звонил Хассан, сообщил, что едет к ним. Она пошла открывать шлагбаум, отметив, что журналистов, на ее счастье, уже нет.
— Можно подумать, ты теперь здесь живешь, — сказала она Хассану, выходящему из машины.
— Только не говори моей девушке. Она и так жалуется, что меня вечно нет дома.
Они сели рядом на веранде. Лив курила и поглядывала на парня, гадая, зачем он приехал. Ему она тоже предложила покурить, но Хассан отказался.
— Как ты? — спросил он.
— Бывало и лучше.
Сгорая от нетерпения, она ждала новостей.
Не будет он приезжать просто так.
Подталкивая его к разговору, она постучала пальцем по лежащей на столе местной газете.
— Тут написано, что отца убили двумя выстрелами.
Хассан тяжело вздохнул.
— Да, это так.
— Но почему я должна была прочитать об этом в газете? Что, так сложно было сообщить?
— Произошла утечка информации. Мы не хотели, чтобы газетчики разнюхали подробности. Это может повредить расследованию.