Полицейскую машину на въезде в дом матери он заметил слишком поздно. Собаки лаяли как сумасшедшие. К гостям тут никто не привык, включая собак. Лиам хотел было развернуться и уехать, но знал, что его уже увидели.
Ваня постучала пальцем по стеклу.
— Тут полиция.
— Вижу.
— Думаешь, они ищут Габриэля?
— Сейчас узнаем.
На трясущихся ногах Лиам обошел машину и отстегнул Ваню. Она почувствовала его страх, притихла и попросила посадить ее на плечи. Худенькие ручки крепко обхватили его шею. Лиаму захотелось сбежать с ней в лес, скрыться от всего.
К горлу подступила тошнота. Переступая через порог, он думал только об одном: все кончено, пришло время расплачиваться за свои грехи. Попытка создать нормальную жизнь провалилась. Они заберут у него Ваню и отдадут другим родителям. Кто-то другой будет носить ее на плечах, заплетать косички и слушать ее смех. Кто-то, кто этого заслуживает.
Кровь бурлила в жилах. Что бы ни случилось, нельзя терять самообладания, это напугает Ваню. Он попросит маму отвести ее в другую комнату, чтобы малышка не видела, как его арестовывают. Ваня не должна знать, что он за человек на самом деле.
Мать встретила их в прихожей. От волос пахло шафраном. Обнимая их с Ваней, она шепнула:
— Он тут уже час. Но отказывается говорить, по какому поводу.
Хассан сидел на отцовском стуле и пил чай из стакана с золотым ободком — мама привезла его из Марракеша. Она поехала туда после похорон отца в запоздалой попытке обрести себя. Лиам остановился в дверях. Ваня все еще сидела у него на плечах, во все глаза уставившись на гостя.
— Вот и ты, — сказал Хассан. — Я уже и не надеялся.
— Что тебе нужно?
— Для начала хочу узнать, что это за обезьянка у тебя на плечах?
Ваня нагнулась.
— Я не обезьянка.
— Да? А кто ты тогда?
— Я — Ваня.
— Ваня? — Хассан изобразил большие глаза. — Когда я в последний раз тебя видел, ты была вот такая!
Он изобразил руками младенца.
— Ты меня знаешь?
— Тебя нет, но твоего папу — да. Когда он проказничает, я его призываю к порядку.
Хассан подмигнул Ване.
Лиам осторожно опустил дочку на пол и спросил, не хочет ли она пойти присмотреть за собаками вместе с бабушкой. Ваня наморщила носик, но вышла, послав перед этим обоим долгие взгляды.
Лиам подождал, пока входная дверь за ними захлопнется, и повернулся к полицейскому. Хороший знак, что Хассан один, подумал он. Арестовывать приехало бы несколько человек.
— Тебе есть чем гордиться, — заметил Хассан.
— Что тебе нужно?
— Присаживайся. Нам надо поговорить.
Лиам неохотно сел напротив, не снимая куртки, хотя в кухне было жарко и душно. Хассан щедро насыпал в чай сахара и наградил Лиама долгим пытливым взглядом.
— Черт, выглядишь совсем другим человеком. Тебя не узнать.
— Ты за этим приехал? Прокомментировать мой внешний вид?
— Ты выглядишь хорошо. Это приятно видеть. Рад, что ты взял себя в руки.
— Я пытаюсь.
Через окно он видел Ваню и мать. Скрипнула калитка, они вошли в вольер. Их тут же окружили собаки. Скоро он тоже окажется за решеткой, и мать с Ваней будут его навещать. Ему стало больно от этой мысли.
— Я слышал, что ты устроился на работу на заправку, так? Я даже видел тебя там.
— А чего тогда спрашиваешь?
— Ниила сказал, ты работаешь в смену Лив Бьёрнлунд.
У Лиама земля поплыла из-под ног при звуке этого имени.
— Это только на время. Пока у нее все не наладится.
— Вы с Лив знали друг друга раньше?
— Иногда я покупал что-то на заправке. Виделись, но и только.
— Она что-то говорила о смерти отца?
— Только что его убили.
Хассан прихлебнул чай. На столе между ними, искрясь и переливаясь, лежал кусок горного хрусталя. Лиам знал, что мать положила его туда для защиты. Мило с ее стороны, хоть он и не верит в магические свойства камней.
— Больше ничего?
Лиама осенило: Хассана интересует не он, а Лив. Выходит, не только поселковые считали, что она виновата в смерти Видара, полиция тоже ее подозревала. Он взял кусок хрусталя и сжал в кулаке с чувством огромного облегчения.
— Она спросила, думаю ли я тоже на нее.
— Что думаешь?
— Ты знаешь. Думаю ли я, что это она убила своего отца.
— И что ты ответил?
— Что ей лучше поехать домой отдохнуть.
Хассан буравил его взглядом.
— Так ты не веришь, что она причастна к смерти отца?