Семен очутился на знакомой узкой улочке, издали высмотрел светлые окна пятистенки, к которой подъезжал два раза на автофургоне. У него и в мыслях не было повидаться с Люсей Барашковой, и он, уже пройдя мимо дома, неожиданно для себя вернулся, постучал.
Люся открыла, застыв в дверном проеме, вгляделась в Семена. Он не видел, удивилась ли она ему, но по слабому жесту, каким Люся пригласила его в дом, догадался — удивилась.
— Смелая ты, — кашлянув, сказал Семен, следуя за ней.
— А чего бояться?
— Суббота все-таки, шатаются разные… — Впервые разглядев ее как следует, — на работе носит старый халат, — Семен решил, что она, хоть и молодая совсем, не из пугливых девок. Спокойная, крепкая. Видать, собралась куда-то, принарядилась, и смотрела на Семена прямо, — довольна, что он застал ее опрятную, причищенную.
— Я на минутку, — снова кашлянув, сказал Семен. — Если есть, ниток мне суровых дай.
— Пуговицы, что ли, поотлетали? — спросила Люся, скользнув за ширму. — Так я пришью.
— Авария у меня, — вздохнул Семен, доставая из ящика клипер. — Так сказать, ЧП. Ты вроде одна?
— Одна, — откликнулась Люся.
Семен задернул занавески на окне, принялся распутывать такелаж клипера, поднимая его на свет, поворачивая по-всякому — то палубой вверх, то килем. И так увлекся, что не сразу заметил Люсю — она, увидев в руках экспедитора затейливую штуковину, обомлела, боязливо подняла ладошку ко рту. Неслышно подошла к столу, все еще не понимая, чем занят Семен, спросила:
— Что это у вас?
— Модель корабля, — важно пояснил Семен. — Называется — чайный клипер. Самый быстроходный парусник был…
— Понятно, — кивнула Люся, подавая нитки.
— Подержи-ка…
И долго чинил мачты, расправлял паруса; будто вовсе забыл про Люсю, по-прежнему недоуменно глядящую на кораблик, на хорошо вымытые, мягкие волосы Семена, — касались, ох как они касались девической груди.
— Люся, — проговорил Семен строго, уловив между делом неровное дыхание девушки. — Нас кто в четверг видел на складе? Не знаешь?
Отодвинулся, взял клипер, который со всей недавней величавостью взметнул ввысь стройные мачты.
— Когда свет отключили?
— Ну да, на тарно-мебельном складе…
— Вроде тетя Паша заглядывала, сторожиха, — сильно смущаясь, сказала Люся.
— Тогда понятно…
— Неужели она могла подумать…
— Думать не запрещается.
— Знать же должна. Вы бы не позволили.
— А если бы позволил, — грустно улыбнулся Семен. — Взял да позволил.
— Неправда, — убежденно сказала Люся. — Наговариваете на себя.
— А ты бы сопротивлялась? — с любопытством спросил Семен.
— Не шутите так, — отрезала Люся.
— Не сердись, — сказал Семен. — От голода это у меня.
— Я вас накормлю, — расшевелилась Люся. — Щи на первое, нототения жареная…
— В ресторан пойду, на станцию, — остановил ее Семен. — Пива выпью…
Поднял с порога ящик, подмигнул с порога Люсе, чем окончательно развеселил ее. И так, с ящиком, с мягкой чудаковатой улыбкой, вошел Семен в ресторан, подсел к служебному столику, к новенькой официантке, спросил:
— Клава работает?
— Здесь, — ответила она, узнав его. — Позвать?
— Не надо, подожду. Принеси мне пива бутылок пять.
Потом он пил пиве, посматривал в зал, почти не слыша его шума, начиная неизвестно отчего тревожиться.
Кто-то, подойдя к заграничному проигрывателю, кинул в него пятак, для верности ударил по лакированному корпусу кулаком, отошел:
Кажется, уже слышал эту песню Семен. Точно — в кино. Но сейчас в ней выделилась особенная, хорошо понятная Семену печаль. Он посидел, смежив веки, чувствуя приятную слабость от выпитого пива; когда песня кончилась, открыл глаза и в синеватой дымке разглядел Клаву. Она стояла близко, боком к нему, снимала с подноса закуску, подавала на стол. Семен отчетливо рассмотрел шпильку, которой она прикрепила к волосам белый кокошник. Она ставила и ставила тарелки, выслушивала длинноволосого юнца в красной рубахе, — то ли заигрывал он с ней, то ли заказывал еще что, не поймешь.
Семен думал, провожал и встречал взглядом Клаву, снующую от стола к буфету, обратно. Она еще не заметила Семена, отшибленного в тень, а если бы и высмотрела его, — кивнула бы приветливо, ничего больше.