Семен давненько приглядывался к ней, захаживал сюда; садился вот так, как сейчас, в угол, задумчивыми глазами ловил Клавину фигуру, прямую, терпеливую, челноком мелькающую туда-сюда.
Как-то раз, узнав, что осталась она без дров, подвез ей целый фургон бракованной деревянной тары; свалил возле домика Клавы, уехал. Догадалась она потом, подошла к нему, совала деньги.
Все внимательней присматривался к ней Семен и однажды, подгадав момент, догнал ее на машине, идущую домой. Будто случайно напросился подвезти. И тоже будто ненароком, переключая скорость, задержал руку на Клавиной коленке, о чем долго жалел после. Так хватила она кулаком по руке, что едва не очутились в кювете.
Зачем он тогда пристал к ней, Семен не смог бы объяснить и сейчас — дурного в голове не было.
Клава снова появилась в зале, и Семен, привлекая к себе внимание, сильно звякнул стаканом. Клава повела в его сторону глаза, черные, подрисованные самую малость. Лицо ее, чуть окаменевшее от трудной, однообразной работы, смягчилось, потеплело сразу.
Семен поманил ее.
— Привет! Как жисть? — спросила Клава.
— Сижу вот, — сказал Семен.
— Телевизор купил?
— Не-е… Тут, Клава, такая игрушка — ахнешь!
— Для кого? Для жены, что ли?
— Секрет, — сказал Семен, с непонятной для себя нежностью глядя в усталые, тихие глаза Клавы.
— Ты что это? — смутилась Клава. — Выпил много?
— Трезвый, как телеграфный столб.
Он склонился над своим ящиком, открыл его.
— Называется — чайный клипер, — сказал Семен.
— Здорово, — проговорила Клава. — В кино видела. Точная копия. Подарили?
— Сам сделал, — признался Семен. — В прошлом веке на таких гонки устраивали, — стал рассказывать он. — Из Китая чай везли. Кто первый доставит груз чая, тому — приз. Ох, капитаны были тогда. Отчаянные головы. Представляешь, в Атлантике, у мыса Горн, в дождь, шторм… А сколько их на рифы повыбрасывало — жуть! Такой народ — моряки.
— Ты что — моряком был? — у Клавы загорелись глаза. — Тоже плавал?
— Ну да, — сказал он. — Так сказать…
— А ходишь, молчишь…
— А чего трепаться, — скромно проговорил Семен.
— А я ни разу еще моря не видела. — Клава обернулась на шум — юнец из компании стучал ножом по бутылке. — Их вот только и видишь.
— Подойдешь еще?
Клава опять выслушивала того юнца в красной рубахе, сдержанно, терпеливо улыбаясь. Тот напоказ храбрился, заказывал какое-то несусветное блюдо, а дружки, галдя вразнобой, разжигали его.
Картина эта не очень-то смущала сейчас Семена. Он следил за Клавой, думал: такая уж работа, ничем особенно не удивишь ее — наслушалась, насмотрелась всякого. Привыкла — деваться некуда. Третий год маялась с ребенком одна. Брошенкой ее не назовешь — замужем не была, всего-то недельку погуляла с заезжим лейтенантиком, который, уехав, не показывался больше — как в воду канул. Вот и тянула с тех пор Клава свой воз, молча и гордо снося пересуды; загасила в себе огонь, смирилась. Оттого, может, походка украдчивая, осторожная, будто боязно ей что-то уронить и разбить. А как поведет глазами, постоянно тоскующими неизвестно о чем, — иной мужик так и тянется. А станционные бабы, народ бдительный, настороже — ничего не пропустят…
Клава, ублажив наконец разгулявшуюся компанию, снова подсела к Семену.
— Тут качка тоже порядочная, — сказала она. — К концу смены пол качается, как палуба.
— Угощают? — спросил Семен.
— Предлагают, — не скрыла Клава. — Пить, что ли, стану…
— Привязываются?..
— Бывает.
— Сын-то не болеет? — неожиданно спросил Семен.
Тепло сказал, заметил, как слабо вздрогнула Клава, засветилась изнутри, и показалось еще — будто радостно и тихо вздохнула. Вдруг отодвинулась, проговорила спокойно:
— Ничего. Живет сынуля…
— Да я так, — стиснув стакан, глядя на светлые пузырьки в пиве, сказал Семен. — Посмотреть бы хоть дала…
— С чего это? — недоверчиво сощурилась на него Клава. — Не экспонат же он…
— Да шутят разные… На меня, говорят, смахивает. Интересно.
Решив, что допустил лишку, тоже отодвинулся, ждал, рассердится Клава или нет. С минуту так посидели: насмешливо-жесткая Клава и смущенный, потерянный Семен.
Кажется, Клава обдумывала, как ей быть, но она лишь улыбнулась, отчего вокруг рта легли жесткие, старящие складки.
— Ну что ты меня все разглядываешь? — сказала она. — Нос у него пуговкой… Тоже мне — папаша нашелся! Своего бы давно завел.
— А у меня что — рубильник? — спросил Семен, потрогав нос. — Нормальный. Да я зря не напрашиваюсь. Кораблик вот… Может, возьмешь?