Клава не ответила, обернулась — требовали ее. Тот же самый юнец поманивал ее тонким, вялым пальцем.
Подавив первое глухое раздражение, Семен попристальней всмотрелся в компанию. Молодые ребята, с виду школьники, по случаю летних каникул нестриженые, патлатые. Нет, просто модные… Тот, который в красной рубахе, совсем вошел в раж, тыкался в меню, запрокидывался, длинной, нетвердой рукой тянулся к Клавиному бедру. Дотронулся все-таки. Клава легким, заученным движением смахнула руку.
Семен смотрел, увлекся и не сразу понял, что его трясут за плечо. Рядом стоял Гриша Сучков, Чохочу. От его нейлоновой приталенной куртки пахло нежными женскими духами.
— Позвольте присесть, — сказал Чохочу. — Уж полночь близится, а Германа все нет… Ищу я тебя. Выпить не с кем.
— Садись, рассказывай, — разрешил Семен.
— За импортом сегодня ездил, — сказал Чохочу. — Коньяк югославский имеется…
— У меня от него живот болит, — сказал Семен.
— Это называется: воспаление хитрости. — Чохочу был навеселе — расстегнут до пупа. — Пиво сосешь… Страдаешь.
— Придержи язык, — проговорил Семен. — Я же тебя не трогаю.
Чохочу, крупный, с широким смуглым лицом, добродушно и лениво простил Семену грубоватое предостережение. Извлек из кармана бутылку, держал под столом.
— Налить? — спросил он.
— Со склада?
— Ну.
— Нарвешься, Гришка, худо тебе будет.
— Ты не каркай. Положенное взял. Не тебе объяснять — бой это называется.
— Боя-то не было. Упаковка у них хорошая.
— Соображаешь. Тебе бы в народном контроле… Вот бы наплакались… Солнце всходит и заходит…
— Ты-то, конечно, выпросишь себе камеру с солнечной стороны.
Довольный, Чохочу рассмеялся, плеснув в рот коньяка, схватил стакан Семена, запил пивом.
— Хороший ты мужик, — весело сказал Чохочу, влюбленно рассматривая Семена. — Я бы тебе зубы выбил — золотые вставил.
Но Семен уже не слушал его; смотрел на Клаву, смотрел, задержав дыхание, — рука ее окаменела от напряжения, вот-вот ударит по пальцам юнца, которыми он все еще норовил достать до передника.
— Понятно, — протянул Чохочу, поймав взгляд Семена. — Помешал я…
— Брось ты, — отмахнулся Семен. — Молокососы…
— Это братвинские, — сказал Чохочу. — Гулять сюда приезжают. Знаю я их. Ты за Клавку не бойся. Она сама их отошьет. Ты мне вот что скажи, Сём, поедешь за меня завтра?
— Нет, — ответил Семен…
— Мне в гости надо, Сём. Гарнитур тут одним достал, обмыть…
— Уйду я с этой работы, Гриш…
— Не валяй дурака. Или диплом у тебя в кармане? Хотя… обрадуешь только начальство. И жену, конечно. На прошлой неделе на базу приходила, выспрашивала: как ты, с кем ты…
Семену вдруг стало скучно, тоскливо. Захотелось на улицу, на чистый воздух. Он нагнулся, выдвинул из-под стола картонный ящик с клипером.
— Прибарахлился? — спросил Чохочу. — Со склада что-нибудь?
Бросив концы бечевки — начал уже завязывать, — Семен распахнул ящик: смотри! Чохочу полез ближе, долго и туго соображал, в чем ценность этих белых тряпичных лоскутьев.
— Ха, калоша с парусами, — откинувшись, произнес он. — Я-то думал… — поискав глазами Клаву, не найдя ее, — ушла в буфет, — добавил: — Понятно… Романтика…
Подозрительно, исподтишка взглянул на Семена, застегнул рубаху. Бутылку поднял с пола, спрятал в карман.
— Не поедешь, значит, — старательно выговаривал слова. — Пойду будильник заведу…
— Будь здоров, не кашляй, — сказал вслед ему Семен.
Он сидел, раздумав уходить, желая еще раз увидеть Клаву. Из дальнего угла, от двери с намалеванным голубой краской петушком, шел юнец в красной рубахе, пошатываясь, миновал свой столик, приблизился к Семену.
— Продаете что интересненькое? — склонился он над столом. Провел ребром ладони поперек горла: молчать будет, могила! — Можно и мне взглянуть…
— Обойдешься, — сказал Семен.
— Ну, ну, — еще что-то добавил, неслышно шевеля распухшими губами, отошел. Сообщил своим — там уже, за столом: — Курица у него в ящике… Закуска живая.
Зашумели, оборачиваясь, поглядывали на Семена.
Снова захотелось уйти — подальше от этих закосевших сосунков, от запаха пережаренных бифштексов, табака. Но, увидев, как появляется Клава, как мягко просыпается на ее лице улыбка, — сидит Семен, ждет — он усмирил себя.
За тем столом — глаза бы не смотрели! — рассчитывались бойко и суетливо, доставали скомканные трешки, пятерки, а этот, в красном, расправлял деньги. Сверился со счетом, сунул деньги Клаве в карман передника. Клава, в который раз отстранив руку юнца, достала из кармана выручку, пересчитала, вернула рубль с мелочью.