— Точно.
Кен опустился у дивана. Его лицо лишилось всех признаков легкости. Он был серьезен.
— Мотивы Кваскви глубже, чем просто получение твоей помощи с этими атаками, Кои, — он посмотрел на мои ладони, сжавшие подушку. — Можно? — он потянулся к моей правой руке.
Я кивнула. Его сильные тонкие пальцы были прохладными на моей тревожной разгоряченной коже. Он обхватил мою ладонь своими руками, задел губами мои костяшки. Это было старомодно, но сильно, и жар разгорался во мне. Вспышка фрагмента, которую я всегда получала от Кена — бег по прохладному лесу, озаренному луной с ветками кипариса сверху — хлынул в меня с приятной дрожью. Я приняла фрагмент как старого друга, он наполнил мой огонек баку силой. Покалывание пробежало от моего живота к рукам и ногам. Мигрень отступала.
Кен снова стал хищным кицунэ, когда поднял голову. Его японский был вежливым и со старым звучанием в титулах.
— Совет потерял Юкико-сама и магию Черной Жемчужины. Тоджо бушует. Только Кавано-сама управляет всем регионом Тихоокеанской чаши. С Буревестником и тобой на его стороне Кваскви намного сильнее.
Слова прервали приятное гудение фрагмента Кена. Жаркий страх пронесся по моей спине.
— Со мной? — пискнула я.
— Да, — Кен еще раз поцеловал мои костяшки, а я сидела, застыв от шока, думая о мотивах Кваскви как лидера Иных Портлэнда. О власти Токио над Портлэндом. Кен вытащил перочинный нож. Он раскрыл его и порезал ладонь. Проступила вязкая красная кровь. — Я, Фудживара Кенноске, клянусь в верности тебе, баку Пирс Хераи Кои Авеовео, — он прижал кровоточащую ладонь к моей.
Что-то встало на место в моей груди, застряло там как крючок, и комната перевернулась. И я оказалась в лесу Кена. Хвоя шуршала подо мной, заполняя воздух резким запахом. Прохладные папоротники задевали мою спину, пока я радостно бежала. Я остановилась на краю поляны. Под деревом стояла женщина. У нее были длинные темно-каштановые волосы с медными прядями, сияющими под луной так, словно ее озарял теплый свет солнца, ее поза говорила о силе, челюсть — о решимости, и мое сердце было переполнено ею, почти взрывалось. Каждая клетка моего тела тянулась к ней, словно она была магнитом, а я — заблудившимся путником.
«Что ты сделал, Кен?».
Это был его знакомый фрагмент, но с добавлением меня. Точнее, версии Кои, которая снилась ему много раз, потому что она появилась удивительно яркой. Мой огонек баку вспыхнул раньше, чем я смогла отреагировать, голодный, ждущий. Кен был Иным, и его сон был соблазнительно сильным.
Я съела сон, огонь сжег кипарис, версию меня и даже шелковый свет луны за мгновение. Сила кипела в моих венах, гудела, и желание, чтобы она разгоралась, чтобы вся жизненная энергия Кена текла по моему телу, была яростной радостью.
Это из-за крови. Он добавил кровь и предложил меня голодному баку. Жертва? Нет. Мы уже играли в такое, и он проиграл. Может, он хотел погибнуть. Где-то вдали кто-то закричал от боли.
Я скрипнула зубами и заставила огонь потускнеть. Краски леса медленно растаяли, и остался только серый шум.
Шум кружился, словно подхваченный ураганом, а потом разлетелся в стороны, открывая шторы цвета фуксии и картину Мэрилин Монро на стене номера в отеле. Кен все еще сидел на коленях возле меня, тяжело дышал и потел.
Я отдернула руку.
— И что ты пытаешься доказать?
— Ты не доверяла мне с Токио, — сказал хрипло Кен. — Теперь у тебя не может быть сомнений.
— Я не только тебе не доверяю, бакаяро.
Кен хмурился, его челюсти были сжатыми.
— А если я наврежу тебе? — спросила я так тихо, что не была уверена, что слова долетели до ушей Кена. Но он сжал кулаки на бедрах. Я отделилась от его фрагмента, но странное ощущение в груди осталось. Я чувствовала Кена, тяжесть его присутствия, переданная через его клятву и кровь. И теперь я не хотела быть без этого ощущения.
Я отвернула голову, чтобы он ничего не прочел в моих глазах.
— Я об этом не просила.
— Не важно. Я теперь обязан служить тебе и защищать тебя, — сказал Кен. — Ни Совет, ни Кваскви, ни кто-то еще не могут вмешиваться в клятву. Теперь ты — моя миссия. Ты и твой отец. Я приму любую роль, которую ты для меня выберешь, — он посмотрел на меня из-под длинных ресниц, приподнял бровь. — Конечно, — добавил он на английском, — я предпочел бы близкую роль.
Ох уж эта бровь. Я таяла от нее. Улыбка была готова приподнять уголки моих строго сжатых губ. Я не успела парировать или обдумать, что чувствую из-за его хитрого поступка, Марлин приоткрыла дверь ванной.
— Можно выходить? Все в порядке?