Марлин встала передо мной.
— Что ты делаешь?
— Нервничаю.
— Хватит пялиться на гостей. Из-за тебя Киту неловко.
— Киту?
— Ему, — она указала на швейцара, который открывал дверцу такси для худого мужчины в арабской длинной белой тунике. Кит подмигнул Марлин и с любопытством взглянул на меня.
Ах, вряд ли Кит получит чаевые, если ненормальная женщина будет стоять у отеля и глазеть на предплечья мужчин. К счастью, знакомое такси вскоре подъехало к поребрику. Мой любимый водитель в тюрбане опустил окно, обменялся парой слов с Китом. В результате мы с Марлин прошли к такси вне очереди, хоть на нас недовольно смотрели несколько пожилых женщин с дорогими сумочками и кольцами с бриллиантами.
Марлин как-то смогла едва заметно передать Киту сложенные купюры, пока он помогал ей сесть на заднее сидение. Кит ровно улыбался, пока я садилась рядом с ней, но не пытался, к счастью, помочь ничем, кроме закрытия дверцы.
— Куда? — сказал водитель. Я поняла, что, вернувшись в Штаты, больше времени провела в такси, чем дома. Потертый черный винил казался простым после ухоженных белых сидений такси в Токио, но зато тут было знакомо и спокойно. Я провела рукой по неровной поверхности сидения.
— Центр ухода за взрослыми у парка Синай.
Марлин назвала водителю адрес. Короткий путь прошел в тишине. Мой желудок бурлил, словно меня подташнивало в машине, но дело, скорее всего, было в том, что папа мог вообще не проснуться, а Пит мог знать, что он — баку. Марлин провела меня к боковому входу к частной части здания. Медсестра Дженни ушла домой, но за столом была юная светловолосая медсестра, которая узнала Марлин. Она повела нас к папе. Если бы я пришла в толстовке и со спутанным хвостом волос, медсестра была бы такой же доброй?
Я отчасти ожидала пищащие и щелкающие аппараты, шум аппарата искусственной вентиляции легких, как в сериалах и фильмах. Но единственным признаком, что папа не просто спал, была трубка, что тянулась от его руки к пакетику, висящему над кроватью. Марлин прошла к стулу у кровати и взяла папу за руку жестом, который ранил меня своей уверенностью. Она никогда не брала меня так за руку. Папа мог управлять своим пожиранием снов. Он мог провести последние десять лет, обучая меня, а не скрывая от меня мою природу. Ах, если я была королевой отрицания, то он — императором.
Блондинка-медсестра измерила его пульс и коснулась его лба, сделала запись на бумаге на краю его кровати. Она закрыла шторы двойных окон.
— Никаких изменений с его прибытия. Он не приходил в себя, но подает сильные признаки жизни. Я оставлю вас ненадолго. Просто запишитесь за столом, когда будете уходить, — сказала она, мы с Марлин кивнули.
— Что теперь?
Я прошла к другой стороне кровати. Во сне лицо папы было гладкой маской, и он выглядел младше и невиннее.
— Посмотрим, впустит ли он меня в свои сны.
Марлин опустилась на стул.
— Мне нужно что-то делать? Убрать твою руку от него, если ты не вернешься через пару минут? Следить за его биением сердца?
Я пожала плечами.
— Хотела бы я знать больше, но не знаю. Я могу сказать тебе, что в Японии я научилась немного лучше управлять тем, как вижу сны других. Но папа… он был баку дольше меня. Он сможет остановить меня, если захочет.
— Тогда ладно.
— Вперед, — я прижала ладонь к щеке папы.
Мир закружился, а когда остановился, белые стены замерцали и потемнели. Серые ровные стены сливались, переходя в холодный бетонный пол.
«Что ты тут делаешь?».
Я повернулась, папа подходил ближе в своей синей форме солдата, гневно хмуря кустистые брови.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
«Папа. Ты в порядке?».
Он покачал головой, выпрямился и вытянул руки. Он схватил меня за воротник армейской формы и стал душить. Я тоже была в форме?
«Нет. Нет. Нет», — повторял он, каждый раз встряхивая меня.
«Папа!».
Он моргнул, опустил руки, и комната стала стойкой суши в «Маринополисе». Форма армии стала белым кителем шефа и банданой с маскотом тунца на его голове в стиле хачимаки.
«Кои-чан?».
Все детали ресторана были яркими. Каждая прорезь в бамбуковом настиле, каждая кисточка глупых фонарей, которые были китайскими, выглядели так, как я их помнила. Папа умело управлял сном, а я этого раньше не ценила. Тепло окутало мой желудок. Папа из «Маринополиса» был папой из моего детства.