От голода Илья пытался питаться водорослями, произрастающими тут же, возле икряной кладки. Подводные растения, казалось, на время притупляли голод, но потом рыбину выворачивало наизнанку, так как водоросли содержали ядовитое вещество, и Илья мучился отчаянно.
Иногда он поднимал усатую морду и тихо скулил к звездам:
– Айза-а-а!..
Но звезды молчали в ответ, да и не ждал Илья от небес спасения, желал лишь малого успокоения, кое не приходило. Он еще не ведал, какие несчастья, какие страшные неожиданности ждут его рыбье тело впереди…
Митрохин позвонил Мыкину с работы. Тепловика долго искали, и когда он наконец прижал телефонную трубку к уху, то услышал:
– Сегодня в восемь.
– А не поздно? – засомневался Мыкин. – Не темновато будет?
– Полная безоблачность по прогнозу. Луна лучше фонарей!
– Согласен.
– Что лодка?
– Две заплаты, но теперь не течет. Пролежала ночь в ванной, ни одного пузыря!
– Я сеть возьму и ледоруб.
– А ледоруб-то зачем? – удивился Мыкин.
– Твоему чудовищу по башке двинуть! Жена каши наварила целую кастрюлю!.. Кстати, какого хрена вы батареи не включаете? Чай, не лето на улице!
– Указа не было, – оправдывался Мыкин. – Мне что, я бы хоть сейчас запустил. Мне тоже холодно!
В трубке послышались какие-то голоса, и Мыкин, объяснив, что срочно требуется его консультация по поводу давления во внешнем котле, еще раз уточнил время и оборвал связь…
Они встретились возле свалки и то и дело опасливо поглядывали в небо. Но воронья эскадрилья находилась на своем «аэродроме», собираясь ко сну. С плеч Мыкина свисал рюкзак с уложенной в него лодкой и прочими причиндалами, в руках Митрохина было по увесистой сумке из крепкого сукна. В одной был упакован эхолот, в другой всевозможная наживка, крупноячеистая сеть и ледоруб. А кроме того, в специальных чехлах гордость – два складных японских удилища-спиннинга с набором блесен и всевозможных хитроумных крючков.
Друзья дошли до карьера и принялись по очереди накачивать лодку с помощью «лягушки». Пока прорезиненный брезент набухал, рыбаки обменивались соображениями.
– Интересно, сработает? – волновался Мыкин.
– А куда он денется, – с любовью поглаживал эхолот Митрохин. – Здорово ты меня тогда ногой!
– Ты тоже отменно мне в харю засадил!..
Оба беззлобно улыбнулись.
Закончив надувать лодку, друзья на минуту замолчали, прислушиваясь, не свистит ли откуда-нибудь воздух, и, когда уверились в полной тишине, определяющей надежность резины, столкнули плавсредство на воду.
На веслах был Мыкин и управлялся с ними здорово. Лопасти бесшумно погружались в воду, и лодка уверенно двигалась к середине водоема.
– Ну что, здесь попробуем? – шепотом спросил Мыкин.
– Давай чуть левее, – предложил в ответ Митрохин, и лодка отплыла к указанному месту.
– Суши весла! – сам себе скомандовал тепловик и протяжно зевнул. – Природа на меня сон нагоняет, когда удачу чую. Будет удача…
Митрохин выудил из сумки коробку с эхолотом, бережно достал аппарат и, перекрестившись, включил его. Машинка запищала, словно настраиваемый радиоприемник, затем все пришло в норму и друзья увидели на маленьком экранчике донный ландшафт.
– Ишь, плывет! – чуть ли не завопил Мыкин.
– Это мелочь пузатая! Не видишь!
Митрохин показал пальцем на график внизу экрана, где обозначились цифирки
– 6,5 см.
– Нужно тебе это?
– Не-а, – согласился тепловик.
– Греби дальше, – приказал Митрохин, и Мыкин зашевелил веслами.
Ему не очень нравилось, что в аппарат глазеет товарищ, но лодка была его и приходилось грести, то и дело спрашивая:
– Ну есть там что?
– Ничего, – отвечал Митрохин. – Хренатень одна!.. Плыви вправо!
Мыкин загребал вправо, но и там более десяти сантиметров в размере никто не двигался.
Так друзья проплавали с час, и раздражение посетило организм Митрохина.
– Нажрался, что ль, тогда?
– Когда? – не понял Мыкин.
– Когда чудовище привиделось!
– Трезв был. Может, и не чудовище это вовсе было. А нам и не оно вовсе нужно! Мы аппаратуру пробуем и испытываем. Вся добыча на Валдае!
– А ну стой! – вскинулся Митрохин.
– Чего? – не понял Мыкин.
– Суши весла! Есть!
Тепловик проворно затормозил, так что лодка встала как вкопанная, и нервно заспрашивал:
– Чего есть? Чего там?..
– Есть, – повторил Митрохин. – Метр сорок пять в длину. Килограмм сорок, если не больше!
– Я же говорил – чудовище! Дай посмотреть!
Он почти вырвал эхолот из рук товарища и вперился в экран, прицокивая и присвистывая.
– Мы ее возьмем! Как пить дать, возьмем!
Митрохин раскрыл сумку и выудил из нее кастрюлю с кашей. Затем достал из чехла удилище и проворно привел его в готовность, привязав к концу лески трехжальный крючок.
– Приготовь сеть! – скомандовал он, и Мыкин развернул снасть во всю ее длину. При этом его кадык от нетерпения ходил то вверх, то вниз, а глаза не могли оторваться от экрана.
– Лежит, падла! – радовался тепловик. – Спит. А мы ее тепленькую!
– Не сглазь!
– Я не глазливый!
Митрохин запустил руку в кастрюлю и пригоршнями стал сыпать кашу в воду. Наживка получилась отменная и опускалась ко дну значительными кусочками, не рассыпаясь.
– Сейчас она…
– Совсем темно стало! – нервничал Мыкин, перебирая сеть пальцами.
– Успеем…
Илья лежал на своем будущем потомстве с закрытыми глазами и не о чем не думал. Его мозг находился в некоем состоянии прострации, в такое обычно впадают будущие матери, постоянно прислушивающиеся к своему возрастающему животу, к его процессам наполнения частью вселенной.
Татарин очнулся лишь тогда, когда на его голову что-то упало. Он не испугался и не рванулся с кладки, а лишь приподнял голову и разглядел в полной тьме планирующие ко дну куски чего-то, в которых тотчас узнал пшенную кашу.
В желудке прошли судороги, и Илья сглотнул слюну…
– А вот и крючочек мой фирменный! – горделиво зашептал Митрохин, насаживая на трехжальную сталь кусок каши и поплевывая на него по-рыбацки.
– Да опускай же его, – суетился Мыкин. – А то пожрет гадина всю прикормку и плевать она хотела на твой крючок фирменный!
Мыкин зачем-то достал из рюкзака топор.
Митрохин был профессионально спокоен.
– Я время знаю, – молвил он и, взяв эхолот в руки, стал медленно опускать леску в воду, стараясь подвести крючок с наживкой прямо к самой рыбьей морде, каковая отчетливо вырисовывалась на экране прибора.
Илья машинально открыл рот и сглотнул кусочек каши. Это было так вкусно, что у него закружилось в голове, а слюна, до этого мерзкая на вкус, превратилась в сладостный нектар. Затем он съел еще кусочек, что и вовсе раззадорило аппетит, и рыбина принялась поглощать кашу, сыплющуюся с поверхности, как манна небесная. Изможденный невзгодами, Илья не думал, откуда взялся этот провиант, тем более ночью; просто открыл рот и заглатывал все, что сыплется.
Неожиданно что-то резануло его язык, как будто с кашей попался кусок стекла; Илья попытался было выплюнуть инородный предмет, но это причинило ему еще бґольшую боль, и какая-то острая штука проколола его щеку.
Илья метнулся в сторону, и все три жала вонзились в нежную рыбью плоть, разрывая ее до крови.
Я попался, – понял татарин. – Меня отловили на крючок!
От сознания того, что он пойман, Илья взметнулся к поверхности, а затем резко ушел в сторону, пытаясь освободиться от крючка. Боль была невыносимой, чудовищной, но рыбина старалась ее не замечать, так как внизу оставалось будущее ее потомство, и чтобы его охранять, необходимо было сорваться со смертельного острия.
– Есть! – не сдержавшись, крикнул Митрохин, когда ощутил, как леска в его руках натянулась, а затем заходила из стороны в сторону. – Попалась, тварь!
– Тащи ее! – заорал Мыкин и сжал топор двумя руками. – Тащи!
– Ах, здорова! Просто кобыла! – приговаривал Митрохин, чувствуя, что леска врезается ему в руки и непременно оставит на ладонях кровавые порезы.