Рассвет косым лучом ранил здоровый глаз Петрова, грузчик чихнул и открыл око навстречу дню.
Девочка еще спала, и он серьезно задумался, что с ней делать.
По уму надо сдать находку в… Куда? Черт его знает, куда надо сдавать подкидышей!
Митя вдруг вспомнил, что в шкафчике стоит зеленый фугас, в котором еще на два пальца застыл озером портвейн «Агдам». Душу облетел теплый ветер, и Петров, вскочив с пола, отчего закружилось в голове, протянул руку, которая показалась ему очень длинной, и ловко открыл ею дверцу шкафчика.
Фугас привычно лег в руку, булькнув нутром, появился стакан, и Митя, выудив из горлышка пробку, вылил остатки портвейна в стакан.
Неожиданно грузчик почувствовал в затылке покалывание, обернулся и нашел девочку проснувшейся. Она опять улыбалась, а розовые десенки были сплошь усеяны белыми зубками.
– За твое здоровье! – поприветствовал Петров и вцепился в стакан челюстями.
Но что-то получилось неудачно, жидкость потекла не в то горло, Митя поперхнулся и закашлялся так, что, казалось, вот-вот выплюнутся легкие.
Когда кашель отпустил, невыносимо закололо в правом боку.
– Печень, – констатировал грузчик.
– Сволочь, – услышал он, потирая больной орган.
– Чего?
Но на свое «чего» он более ничего не получил и посмотрел Кутузовым на голую девочку, сидящую на раскладушке.
– Это ты сказала?
Малютка лишь продолжала улыбаться.
– Ты чего, говорить уже можешь?
Ребенок засмеялся заливисто голоском-ручейком, и у Мити почему-то стало радостно на душе, несмотря на то, что «Агдам» пошел не тем горлом.
– Смеешься? Ну смейся. Надо мною есть чего смеяться!
Девочка сошла с раскладушки и подошла к Петрову, совсем голенькая, отчего Митя отчаянно засмущался и почувствовал то, что никак не мог ощутить к Светке-колбаснице. От этого явления ему стало жутко стыдно, краска залила его серое лицо, а из подмышек потек пот ручейками.
Малышка, выросшая за ночь еще на полголовы, обхватила руками колени Мити и уткнулась в них личиком.
– Сволочь! – опять услышал Петров, и дрогнуло у него сердце жутким предчувствием.
Он взял девочку на руки и поднес ее личико к своей физиономии.
– Ты сказала!.. Не галлюцинации же у меня?
Девочка молчала и очень серьезно смотрела в глаз Мити.
– Ты, я знаю…
– Папа, – сказала она алыми губками, и грузчик за-плакал.
Он плакал осенним дождем, с завываниями и всхлипываниями. Слезы текли по его грязной щетине густо, скатываясь на грудь.
А девочка опять засмеялась, отчего Митя еще хлестче зарыдал. Его потрясало истерическими спазмами, и отзывались в печени ударами те спазмы.
На мгновение Петрову захотелось бросить голенькое тело девчонки в окно, чтобы розовое дитя пробило оконные рамы и улетело в раннее утро, растворясь в солнечных лучах. Он уже было сделал усилие для этого, приподнял пигалицу, но что-то тут же и обмякло внутри, и он, наоборот, прижал найденыша к груди крепче.
Петров не понимал, что с ним происходит, он не знал таких эмоций за собой, не знал, как к ним отнестись, то ли гнать сантименты поганой метлой, то ли упиваться прелестями собственной слабости и чувствительности.
– Папа, – опять услышал он и отпустил свои чувствования на волю Божью.
– И от кого же ты у меня такая дочечка? – спросил он, стараясь улыбнуться.
В ответ он услышал посапывание. Девочка, уткнувшись в его вонючую подмышку, спала, причмокивая коралловыми губками.
И опять жуткое предчувствие посетило Митю. Он вдруг вспомнил холодные руки восьмиклассницы, он вспомнил, как ее хоронил, как равнодушным, замороженным стояло в его груди сердце.
– Идиот! – говорила восьмиклассница. – Сволочь!
– Жанна… – прошептал Петров, сжимая девочку в объятиях.
А она спала, и Бог знает, что младенцы видят во снах.
– Жанна…
Она опять родилась на свет, чтобы прийти к нему, к Мите, и…
Он не знал, что после этого «и». Он не знал, зачем она пришла. А от своего неведения вдруг выругался страшно, настроив матерных этажей с высотное здание, а девочка спала, убаюканная Морфеем, очень любящим младенцев и стариков.
Митя разжал объятия и уложил ребенка на раскладушку, сморщившись от вида чистого розового на грязно-зеленом.
– Жанна, – вновь проговорил он.
Затем он подумал о прозаическом. О том, что ребенку нужно есть, что ему нужно купить пеленки, хотя девочка уже ходит, а значит, нужна просто детская одежда.
Петров не знал, как обращаться с детьми, а потому решил попросить совета у единственной женщины, с которой был знаком и имел отношения.
Митя оделся и отправился в магазин советоваться с колбасницей Светкой…
– Ну-ка, поди сюда! – позвал он продавщицу, выглядывая из подсобки.
– Чего тебе? – отозвалась женщина с подозрением.
– Ну иди, кому говорю!
Светка пожала плечами и, поставив на прилавок табличку «Технический перерыв», неторопливо пошла в сторону подсобки.
От Петрова опять несло портвейном за версту, и колбасница сморщилась.
– Допьешься!
– Заткнись! – рыкнул Митя и, взяв продавщицу за руку, потащил в электрощитовую.
Светка не знала, как реагировать, а потому свободной рукой оправляла рабочий халат.
– Еще одна попытка? – поинтересовалась она, когда Петров усадил женщину на телогрейки. Колбасница было уже собралась стаскивать с себя исподнее, но Митя жестом остановил ее.
– Здесь другое…
– Э, нет! – наотрез отказалась Светка. – Шапки я покупать не буду!
– Да какие шапки! – обозлился Митя и скривил рот, показывая желтые зубы.
– А что?
Возникла некоторая пауза, а потом грузчик сказал:
– Это… дочка у меня, того… родилась…
Надо было видеть лицо Светки. Его перекосило, словно инсультом вдарило. Тем не менее она держала спокойствие.
– Поздравляю!
– Не на чем! – отозвался Петров.
– Как не на чем! Такое событие! А кто ж мамашей будет?
– В том-то и дело, – замялся Петров. – Мамаша сбежала…
– О Господи! – всплеснула продавщица руками. – Да как же так!
– А так! Лярва оказалась!
– И что ж ты, сердешный, один с ребенком делать собираешься? В детдом понесешь?
– Нет, – твердо отрезал Митя.
– А что?
– Что-что! Непонятно, что ли!.. Себе оставлю! Выращу!
Светка посмотрела на Петрова глазом пристрастного критика и нашла его в препаршивом состоянии, заросшего недельной щетиной, подванивающего нечистым, и вследствие этого ей было крайне трудно представить грузчика Митю, воспитывающего грудного ребенка.
– Ну-ну… – покачала головой колбасница. – Смелость города берет! А я тут при чем?
– Помощи от тебя прошу!
– Какой? – Светка закатила глаза к потолку. Она любила, когда у нее просили помощи.
– Ну это… Не знаю, чего с ребенком делать… Кормить чем? Одевать как?.. А потом опять же какие-то прививки осуществлять надо…
– Не сможешь ты, Петров, такое дело потянуть! – отрезала женщина.
– Так я тебя и прошу помочь!
– Чего помочь?! – взорвалась Светка. – Ребенка вырастить помочь? Так дети растут годами! Ты думаешь, дурак, о чем просишь?!
Светка ожидала, что на такой ее напор Митя ответит серьезной грубостью, но мужчина находился в своих глубоких раздумьях, а потому развел руками и трогательно спросил:
– А что делать?
– А не знаю я. В детдом сдай!
– Я тебе сдам!
Митя замахнулся на колбасницу, но сдержал себя волево.
– Я к тебе, как к человеку, а ты!..
Продавщице стало стыдно.
– Ну что я могу?
– Помоги хоть одежду купить. Научи, чем кормить!
Она вздохнула:
– Ну с этим поможем, не звери!
– Ну вот и спасибо!
– А мать-то кто была?
– А, – махнул рукой Митя. – Голубка.
– Чего?
– Да так, связь случайная, как птица упорхнула и приплод оставила. А я не могу кровь свою на произвол судьбы бросить!
Колбасница испытала прилив уважения к этому грязному грузчику.
– Как девочку-то зовут?
– Жанна, – ответил Митя и улыбнулся.
– Вырастим мы твою Жанну, – пообещала Светка и пустила слезу.
Митя обнял ее и искренне поцеловал в мягкие губы.