– Завалишь ее на перину…
– Поделюсь.
– Эх!.. – не ожидал Митрохин, и глаза у него загорелись пожаром, а в штанах затрещало дешевым сатином. – Эх, друг! Дружище!.. Да я за тебя в огонь!.. В воду!!!
– Спокойно! Сначала поедим!
– Согласен.
С кухни потянуло вкуснятиной, и оба зачмокали губами.
– Колбасу жарит, – предположил Митрохин.
– Станет она размениваться! – высокомерно усмехнулся тепловик. – Котлеты пожарские стряпает. Я по запаху определяю! С картошечкой!
– Вот баба! Мечта! – Митрохин потянулся. – А как она в койке?
– Затаскает. Всего высосет! До края! Потом два дня с кровати не встанешь!
– А мне некуда торопиться! – не испугался Митрохин. – Да и я кой-чего могу!
– Да что ты? – деланно удивился Мыкин. – И что, сзади можешь бабу?
– Велика наука! Я и сбоку могу!
– Это как это? – удивился тепловик.
Митрохин не знал, как это сбоку, но виду не показал, лишь подморгнул, мол, сам увидишь!
– Ну-ну!..
А потом они ели ужин из трех блюд, запивая пожар-ские холодной водочкой, отбивные настоечкой, а компот не запивали по причине его самостоятельности пития.
А еще потом, разморенная обильной пищей и алкоголем, Светка стала недвусмысленно поглядывать на Мыкина, утирая с груди водяной конденсат.
– Ну пошли! – согласился Мыкин и, взяв Светку под зад, подтолкнул бабу к спальне.
– А как же я? – зашептал Митрохин. – Я как?..
– После, – отмахнулся тепловик.
Это после наступило через три часа. Мыкин вышел, зевая во весь рот и почесывая безволосую грудь.
– Не спишь еще? – вяло спросил он друга.
– Да ты что ж, не помнишь? – озлился Митрохин.
– Чего? – не понял Мыкин.
– Как чего! Ты же обещал!
– А, это… Ну иди…
Митрохин скакнул в темень козлом. Через три минуты из спальни донесся не совсем трезвый смех Светки, а когда она отхохотала басовито, раздался сочный шлепок, затем вой продавщицы, и в кухне вновь появился Митрохин.
– Не донес, – оправдался Митрохин на немой вопрос друга. – Передержал!..
– А чего она орала?
– А чтоб не смеялась! Сука! Да мало ли чего у человека с организмом стрястись может!..
– В морду, что ли, дал?
– Да так, – замялся Митрохин. – Влегкую…
Мыкин посмотрел на друга как на умственно отсталого. Столько презрения было в его взгляде, что Митрохин оскорбился, а затем озлился.
– Нечего было ржать!
– И где мы жить будем? – поинтересовался тепловик.
Митрохин не успел ответить на вопрос, как из спальни появилась утирающая кровавые сопли Светка. Ее расплывшееся лицо заливали слезы справедливого гнева, а черная комбинация просвечивала огромными грудями.
– А ну, валите отсюда!
– Да что с тобой? – попытался было наладить ситуацию Мыкин.
– Пять минут даю!
Ее глаза, подпорченные болезнью щитовидки, зло вращались по кругу.
– Кому сказала – валите, гады! Иначе подо мной мент живет, так я вам жизнь сладкую обеспечу!
Проворству тепловика можно было позавидовать. Он вскочил со стула, бросился к продавщице и поцеловал ее в самые губы надолго. Затем, когда она оторвалась, как вантуз от раковины, в ее ухо стали засыпаться слова неистовой любви и уважения к ней, как к кулинарке и женщине, а в оправдание Митрохину Мыкин привел доводы серьезные, мол, жена друга фригидна и мужчине приходится жить по году монахом.
– А ты смеяться над ним, – добавил тепловик. – Нехорошо!
Слова Мыкина поколебали решительность Светки. Она поглядела на Митрохина и, как истинная русская женщина, пожалела его всем животом, отходчиво забыв о недавних побоях.
– Вот что, мальчики, пойду я к своему грузчику! Как он там без меня с грудняшкой! А вы живите тут покудова!
Она качнулась во хмеле, затем натянула поверх комбинации платье, обула пухлые ноги в сапоги, накинула пальтецо с меховым воротником, всхлипнула и захлопнула за собой входную дверь.
– Как думаешь, – струхнул Митрохин, – заложит?
– Я бы тебе сейчас выстрелил в голову!
– Ну прости, прости!
– Светка – человек!..
– По граммульке? – предложил Митрохин.
– Плесни.
Они выпили и расслабились окончательно.
– Пошли спать! – скомандовал тепловик.
Оба зевали, а потому по-быстрому поднялись, прошли в спальню и улеглись в одежде на кровать, в которой еще недавно их ублажала Светка.
Через пять минут друзья храпели.
Митрохин не зря волновался. Спускаясь по лестнице, Светка услышала в квартире № 12 жизнь и тихонько постучалась в дверь проживающего соседом милиционера.
Совершенно пьяный, но крепко стоящий на ногах майор Погосян открыл ей, пригласил даму внутрь, помог снять пальто и проводил к столу, который был заставлен армянской едой и украшен двумя бутылками ереванского коньяка.
– Садись! – скомандовал он и плеснул коньяку в фужер.
И она села и выпила.
И он выпил.
Молчали, а потом майор сказал, что скоро отправится на тот свет.
Светка хотела было опротестовать такое заявление, но язык во рту умер.
А потом они с майором здесь же, возле стола, любили друг друга, но оба чувствовали в нежных местах анестезию, а потому быстро прекратили это занятие и вернулись к алкоголю.
За окном горела луна.
Они сидели и молчали, пока к окну не подлетел какой-то голый мужик с огромными ногами, похожими на дирижабли, к тому же горящими светом, как луна на небе. Мужик и луна сочетались цветовой гаммой.
– А я его знаю, – пролепетала Светка пьяно. – Это участковый из Пустырок. Он меня про Ильясова спрашивал…
– Здрасьте, товарищ майор! – донеслось из открытой форточки.
– А, это ты, Синичкин, – признал командир. – Летаешь?
– Летаю, – согласились из-за окна.
– А я, вот видишь, тут с женщиной!..
Светка совсем не удивлялась, что какой-то мент летает за окном, к тому же светится. Ей, отравленной алкоголем, вдруг захотелось пожаловаться стражам порядка, что ее побили в своей же квартире, но язык по-прежнему не слушался, и она перестала сопротивляться усталости, закрыла глаза и заснула. Сквозь сон Светка чувствовала, как пальцы майора трогают ее грудь, но она была во сне не против, да и, как помнится, наяву тоже.
– Умру я… – услышала продавщица и не знала, приснились ей эти слова или прибыли из реальности. – Скоро Новый год!..
Митрохин и Мыкин проснулись следующим утром с распухшими головами и медленно поползли к холодильнику. В нем они нашли бутылку финской водки, которая, как гласила реклама, когда-то была холодной родниковой водой, откупорили ее, потрясываясь организмами, и по очереди хлебнули сорокаградусного родника.
Огурец в белом «Аристоне» нашелся один, да и то вялый; им хрустнули по очереди и после в унисон сказали блаженное «а-а-а-а!».
Затем сожрали яичницу из восьми яиц, помеченных буквой «А», значит диетических, потом глотнули из родника уже цивилизованно, через стопки, и сели в разные углы комнаты, слегка порыгивая от удовольствия.
– Светка – человек! – блаженно проговорил Мыкин.
– Ага, – подтвердил Митрохин. – Сегодня я ее по-настоящему тюкну!
– А кто даст?
– Кто-кто? Она…
– Я не дам!
– Чегой-то ты! – обиделся Митрохин.
– Здесь одна попытка дается! Баба моя. Я не хочу, чтобы она через тебя неприятные ощущения имела! Понял?.. К тому же выгонит!
Митрохин был обижен, но вынужденно кивнул, согла-шаясь, так как понимал, что, если Светка их попрет, деваться будет некуда!
– Давай мента замочим?! – неожиданно предложил он, сублимируя половую энергию в русло агрессии. – Столько от него проблем!
– Совсем голова мягкая стала?
– А чего терять? Ильясова мы грохнули, и мент обещал вышку за это!
– На понт брал. Сейчас смертную казнь отменили. Совет Европы настоял.
– Тем более. Пожизненно нам и так дадут. Так хоть напоследок менту отомстим!
Мыкин ничего не ответил, просто сидел и смотрел в окно на то, как падает снег.
– Хочешь, я ему сам в башку стрельну? – предложил Митрохин.
– Я людей не убиваю.
– Так я и говорю, сам стрельну!
– А если у него дети?
– А у меня их нет?
– Он работу свою делает.