— Входи! — попросила она, со стуком отставляя пустую чашку.
— Вот и я. — Генри вошел озираясь, сжимая пачку исписанных листов.
Он был тих, задумчив, словно не до конца понимал, где находится. Генри был уже пожилым человеком, но еще не стариком. Чуть больше морщин на лице, седины в волосах, но походка по-прежнему уверенная. На нем были серые брюки со стрелками, небесно-голубая рубашка со стоячим воротником, серый шелковый жилет и шейный платок желтого цвета.
— Пунктуальность — прекрасная черта. Садись. — Она показала на мягкое кресло, обитое бордовым велюром. — Как прошел день?
— Сложно сказать, — уклончиво ответил он. — Вроде бы неплохо, но я чувствую себя странно.
— Что ты имеешь в виду?
— Как будто я — это не я, а кто-то другой… — он покрутил головой и спросил голосом, полным сомнений. — Разве я не должен быть в другом месте?
— Ты можешь уйти в любой момент, если захочешь. Хочешь уйти?
— Пожалуй, нет, — он покачал головой. — Это приятное место. Спокойное. Прости, не хочу показаться грубым, но кто ты? Я не помню твоего имени.
— Мы старые друзья.
— Как давно мы знакомы? Мне кажется, что давно, но я не уверен наверняка.
— Целую вечность. Я здесь, чтобы помочь тебе, — она улыбнулась и показала на бумаги. — Что это там у тебя?
— А, это… — он с удивлением посмотрел на записи, словно увидел их впервые. — Похоже, что я вел дневник. Хочешь взглянуть?
— Конечно, ты ведь отличный писатель.
Она бегло просмотрела страницы. От начала и до конца их покрывала одна и та же фраза: «Мы обязательно встретимся снова». Сотни одинаковых предложений, написанных уверенным убористым почерком.
— Это выглядит так, словно кое-что тебя беспокоит… — она аккуратно отложила записи в сторону.
— Нет, все в порядке. — Генри покачал головой, смахивая с манжеты рубашки несуществующую нитку.
— Будешь чай?
— Лавандовый? — он принюхался.
— Да.
— Нет, спасибо, не хочу больше его пить. Не здесь. Он горький словно разведенные слезы. Можно мне печенье?
Она подвинула тарелку с золотистым песочным печеньем. Генри осторожно взял одно, откусил кусочек.
— Когда-то у меня жила канарейка. Маленькая желтая птичка. Очень забавная. Насыплю в плошку зерна, перемешаю с крошками печенья, а она прыгает вокруг и выбирает самое вкусное.
— Что стало с птичкой?
— Улетела. — Он пожал плечами, избегая говорить о смерти. — Куда улетают канарейки, когда приходит время? Домой.
— У меня для тебя подарок, — она достала небольшую картонную коробку, когда он закончил с печеньем. — Угадаешь, что в ней?
— Нет, но надеюсь, что-то хорошее. — Генри несмело улыбнулся.
— Прошу, — она подвинула коробку поближе.
Он снял крышку и вытащил маленький черный метроном, стрелка которого была увенчана блестящим шариком.
— Ух, ты… Какая странная штука, — пробормотал он, осматривая ее со всех сторон. — А что она делает?
Она легко тронула стрелку. Та лениво качнулась вправо до щелчка и в обратную сторону. Тик-так.
— Это для музыкантов! — вспомнил Генри. — Я видел эту вещь, с ее помощью отсчитывают ритм. Мне бы хотелось научиться играть.
— Метроном. У него много достоинств. Следи за шариком, — мягко попросила она.
— Забавно… — Генри откинулся на спину, не спускал глаз со стрелки. — В этом в самом деле что-то есть.
Напряжение уходило из его тела, мужчина постепенно расслабился. Мерный стук и дыхание Генри зазвучали в унисон. Он сложил руки в замок и мечтательно улыбнулся, обводя комнату остекленевшим взглядом.
— Ты в безопасном комфортном месте. Тебе легко дышится. Ты слушаешь мой голос и можешь отвечать на вопросы. Ты меня понимаешь?
— Да, — ответил он приглушенным голосом.
Генри не спал. Да и можно ли уснуть во сне? Лоуренс, приняв облик Элейн, внимательно наблюдал за ним. Он не ожидал, что Генри, столь опытный сновидец, позволит с такой легкостью изменить свой сон. Хотя реплика о метрономе наводила на мысль, что Лоуренсу удалось отыскать Генри не знающего о сновидцах и не обладающем свободным временем, чтобы научиться играть на фортепиано. Это был тот Генри, который все же встретил Элейн. Именно его сны о белом доме на берегу, об ухоженном саде, о поездке в вагоне-ресторане подарили Лоуренсу смысл жизни.
Он с благодарностью посмотрел на человека в кресле. Все, что он делает, он делает ради них обоих.
— Представь себе самый счастливый момент в своей жизни.