— А как же обожание публики, овации, знаки внимания от поклонников?
— Этого тоже было немало, не стану отрицать, но во всем важен баланс, — Элейн вздохнула. — Свое сорокалетие я праздновала в компании коллег. У нас был контракт на весь год и по условиям контракта мы играли в провинции. В итоге работали практически за еду. На праздничном столе был ломтик сыра, тарелка с квашенной капустой и бутылка отличного вина, которую кто-то стащил из кабинета управляющего. Эта бесконечная нищета утомляла, хотя местная публика принимала нас очень тепло. После одного их представлений нам подарили живую курицу-несушку! Представляешь? — она расхохоталась. — Занавес падает, мы выходим на поклон, а дежурный вместе с цветами приносит клетку, в которой сидит маленькая рябая курочка с запиской «От благодарного поклонника».
— И что же вы сделали с таким необычным подарком? — губы Лоуренса невольно разъехались в улыбке.
— Птица оказалось ручной. Мы ее кормили, курочка исправно несла яйца — все были довольны. Когда вернулись в город, отдали ее одному из техников, у его тетки была ферма. А у тебя на работе случалось что-нибудь необычное?
— Иногда в кафетерии не было очереди во время перерыва. Это очень необычно. А если серьезно, в Конторе всегда было скучно, однообразно. Одинаковые машины у служащих, одинаковая мебель и много одинаковых папок с документами, которые носят туда-сюда.
— А как же все эти слухи о закрытых вечеринках для своих с девушками и спиртным?
— Меня на такие вечеринки не приглашали. Хотя… Прошлый новый год я встречал в настоящем поместье. Дорогая выпивка, кожаная мебель, вышколенная прислуга, повсюду тяжелый запах больших денег и грязных сделок.
— Звучит очень мило… Ты много пил, танцевал и делал что-нибудь неприличное?
— Мне строила глазки какая-то нетрезвая девица, но я сбежал от нее в библиотеку и в итоге заснул в кресле после рюмки хереса, — сконфуженно признался Лоуренс. — А как ты встретила новый год?
— Дома под пледом с книгой и хересом.
— Значит, мы встретили его одинаково — в окружении книг и хереса.
Она встала, чтобы убрать со стола, но он поймал ее и усадил на колени, прижав к себе. Элейн была такой легкой и хрупкой, что он боялся сжать сильнее руки, чтобы не сделать ей больно. Если бы он мог слиться с ней в единое целое, нашел бы он покой, нашли ли бы они его оба? Жить вот так — вечно встречаться и терять друг друга, это благословение или проклятие?
— Лоуренс…
— Да, дорогая? — пробормотал он, погруженный в раздумья.
— Поедем к тебе завтра? Не будем ждать выходного.
— У тебя же в полдень должна быть репетиция?
— Обойдутся. Ты важнее.
— Хорошо, поедем утром.
Этой ночью Лоуренс проспал без сновидений, зато проснулся со странным чувством обреченности и облегчения. Должно быть так себя ощущают приговоренные к смертной казни, точно зная время ее свершения. Бесшумно покинув постель, чтобы не потревожить Элейн, он отправился в ванную. Стоя под обжигающим душем в облаках водяного пара, он пытался придумать план, как рассказать о своем прошлом и при этом не выглядеть сумасшедшим. Упоминать ли о встречах с аудитором? Конечно, Элейн не осудит его за это, но это выглядело как слабость, а ему так не хотелось быть слабым в ее глазах… Он должен быть сильным, уверенным в себе, служить опорой в любых ситуациях. Конечно, он постарается ради нее, даже если придется измениться и стать тем, кем он никогда не был. Стоит ли рассказывать о том, что Генри рядом, всего в нескольких часах езды?
Если Элейн поверит в его рассказ о снах, вдруг она захочет увидеться с ним? А если почтмейстер понравится ей? Ведь Генри нравится абсолютно всем благодаря своему обаянию, силе духа, изворотливости. Он суровый, беспринципный, умный, талантливый. Если его полюбили в городе, то может полюбить и Элейн… Это обеспокоило Лоуренса не на шутку, но тут он вспомнил, что по условиям сделки с Эрлом Генри с Элейн не могут встретиться, для них просто не представится такого случая. Это его немного успокоило.
Когда Лоуренс появился на кухне, тщательно вытираясь пушистым полотенцем, то неожиданно обнаружил на столе горячий завтрак: яичницу и пару тостов с маслом. Элейн сидела на стуле, читая газету и попивая травяной чай из любимой чашки. Халат она накинула прямо поверх короткой ночной рубашки, добавив в свой образ нотку уязвимости и домашнего уюта.