Опустошив большую чашку крепкого чая, мужчина сгорбившись сидел на табурете, поджав худые длинные ноги и уставившись немигающим взглядом на блестящую чайную ложку. На душе было неспокойно. Почему он должен страдать во сне и наяву? Где приятные сны? Каким чудесным был бы сон о том, что у него есть живая жена, они счастливо живут в домике на побережье. Должно быть эта прекрасная леди в самом деле была необыкновенным человеком, если он так тоскует по ней. Но он не помнит, какой она была. Ни имени, ни голоса, ни цвета глаз. Все, что у него есть — это многолетняя тоска и послание, в которой его любимая обещает встретиться с ним снова.
Лоуренс задумался. Какая-то важная идея будоражила его разум, скользя среди мыслей, но никак не желая оформиться во что-то конкретное. Бросив полотенце в корзину для белья, он надел теплую мягкую пижаму. Была глубокая ночь, но ему было не до сна. Лоуренс включил маленькую настольную лампу, сел за стол. Если мысль не желает приходить, ей стоило помочь.
Он принялся чертить на блокнотном листе различные геометрические фигуры, как всегда делал, когда не мог сосредоточиться. И сам того не ожидая набросал план спальни, увиденной во сне. Воодушевленный, добавил еще пару набросков, затем взялся рисовать домики на берегу. Изображения не были детализированными, но узнаваемыми. Полоска побережья, скрытая легкой дымкой, птицы, летящие над морем, аккуратные коттеджи… Рисовать было легко. Он сделал именно то, о чем его просила аудитор. Интересно, Мари — ее настоящее имя? Что же, теперь он сможет показать ей рисунки.
Лоуренс поежился, припоминая неловкие подробности разговора. Сейчас ему было стыдно за подобную откровенность. Он поделился самым сокровенным, обнажил внутреннее «я», а это куда страшнее телесного обнажения. Однако это была его единственная тайна, больше нечего скрывать. Будет ли Мари к нему снисходительна или обо всем уже стало известно руководству?
Рациональная сторона натуры в итоге победила творческую. Лоуренс прекратил зарисовки и взял чистый лист. То и дело покусывая от нетерпения кончик карандаша, он написал: «С ранних лет ощущаю беспокойство. Чувствую потерю другого человека, словно я вдовец. Отношения не складываются. Не женат. Перевалило за сорок лет, но карьеру так и не построил. Неудачник. Кошмары. Просыпаюсь в слезах. Обращаюсь за помощью к другу, который практикует осознанные сны. Тони начинает обучение. Благодаря методикам сновидцев вижу другие сны. Повторяется сон о желтом конверте. От кого конверт не знаю. По совету друга начинаю рисовать. Смерть друга. Нервный срыв. Очень плохо сплю. Не вижу снов. Не рисую. Получаю направление на психологический аудит. Аудитор вызывает на откровенность. Признаюсь в том, что давно мучает. Рассказываю о Тони, о своей жизни, о том, что ощущаю себя вдовцом. Важный сон с новыми подробностями. Узнаю, почему так важен желтый конверт. Вижу дома на берегу, вспоминаю, как выглядит общая с женой спальня. После пробуждения помню об этом.»
Перечитав написанное, Лоуренс дописал в самом вверху листа еще строки и обвел их: «Живу вместе с женой в красивом доме на побережье. Любимая умирает от болезни. Оставляет мне письмо, где обещает, что мы встретимся снова. Это происходит со мной в другой жизни. В прошлой или будущей — не знаю.»
Глядя на записи, Лоуренс почувствовал себя увереннее. Конечно, этот лист не стоило показывать аудитору, какой бы понимающей она не казалась. Одно дело беседы и совсем другое — обличающие улики, которые можно подшить к делу. Однако само наличие записей говорило о том, что он взял дело в свои руки и не собирается сдаваться. Он будет бороться за себя, за свой рассудок, за свое будущее. Пока он писал у него появилась интересная теория, которую стоило проверить.
Аудитор добавила синюю ленту в прическу, что было значительным отклонением от инструкций, но сегодня был день ее рождения и хотелось праздника. Четверо человек успешно пробыли положенное время, еще четверо обязаны были появиться в течение дня. Очень редко встречу с ней пропускали без действительно уважительной причины ведь, всем известно, что представителей Комитета опасно игнорировать.
Прежде Мари ощущала восторг от того, что работает на Комитет, но с годами однообразные дни в окружении серых стен в компании нервных, испуганных людей, поумерили ее пыл. Однако прихода Лоуренса она ждала с воодушевлением. Мари отдавала себе отчет в том, что попала под его природное обаяние, но так как она осознавала этот факт, а Лоуренс никогда не пытался ею манипулировать, аудитор не видела в этом ничего дурного. Редко ее посещали столь вежливые люди с безупречным вкусом в одежде и приятным мягким голосом.