— Лавандовый? — удивился Лоуренс, принюхиваясь.
— Конечно, — ухмыльнулся почтмейстер. — Самый лучший чай на свете.
Колбаса пахла невероятно аппетитно. В желудке Лоуренса предательски заурчало. Он отбросил всякие предрассудки и жадно принялся за еду. Омлет был прямо-таки воздушным и таял во рту. Неужели его приготовил сам Генри?
— Расскажите, что снилось сегодня, — почтмейстер, напряженный, как пантера перед броском, наблюдал за ним поверх очков.
Вместо ответа Лоуренс протянул ему утренние записи. Ему было нечего терять. При виде запутанных, написанных в спешке строк, почтмейстер приподнял бровь.
— Какая удача, что работая здесь, я привык разбирать любой почерк, — проворчал он, углубляясь в чтение.
К тому времени, когда Лоуренс допил чай, Генри прочел его заметки. Он достал из ящика стола ребристый карандаш и принялся катать его между ладонями, погруженный в раздумья.
— И какой будет вердикт? — не выдержал Лоуренс затянувшегося молчания.
— Вы всегда ведете записи после пробуждения?
— Если есть такая возможность.
— И честно описываете происходящее не пытаясь приукрасить?
— Стараюсь быть объективным.
— Первый сон неприятный, однако я не нахожу в нем ничего необычного. А вот второй весьма примечателен. Да вы и сами это понимаете, если записали его столь подробно. Сегодня утром, после пробуждения, вы чувствовали себя странно? Слабость, неприятный привкус во рту, головная боль?
— Да, все так и было.
— Хм… Вы уверены, что дом из сна находится в этом городе? Может, просто похож?
— Уверен, — Лоуренс был тверд.
— Значит, вы как-то связаны с домом и его жильцами, но описание расплывчато, а мне бы хотелось более ясного понимания. Почему этот дом так важен?
Лоуренс ждал этого вопроса. Если бы не страх, поселившийся внутри, он бы никогда не открылся Генри, но кровавые пятна по-прежнему стояли у него перед глазами. Сновидец признался во всем. Рассказал об удивительном конверте, преследующем его, об одиночестве, о снах о доме на берегу, и о единственной женщине в его жизни. Он говорил, говорил… Сначала тихо, невнятно, затем с большим чувством, поддавшись нахлынувшим эмоциям. И хотя комната ничем не напоминала кабинет аудитора, на какой-то момент ему показалось, что он сидит на приеме у Мари. Не хватало только мерного стука метронома. Рассказ получился длинным, но почтмейстер ни разу не перебил.
— Спасибо за откровенность. Я ценю честность. Многое прояснилось, — подытожил он, когда Лоуренс наконец умолк. — Я догадывался, что вы можете быть жителем города. Вернее, одна из ваших личностей станет им, если хронология ваших снов верна.
— Что мне делать с тем, что я видел? Сегодня утром я приходил туда, но дом пуст, в нем еще никто не живет. Если я видел последствия… — голос Лоуренса предательски дрогнул, — преступления, вы сможете предотвратить его?
— Не я видел сон, — покачал головой Генри.
— Но ведь что-то нужно делать!
— Вы не понимаете… Вот, выберите три карты, — в руках почтмейстера как по волшебству возникла знакомая колода.
— Опять эта игра… — Лоуренс недовольно нахмурился, но карты выбрал.
— Снова пустышки, — разочарованно вздохнул Генри, демонстрируя белые карточки. — Это ответ на ваш вопрос. Вы и ваша деятельность здесь — неизвестная переменная, которая не поддается моему контролю. Поэтому я хотел, чтобы вы уехали. Чтобы жизнь в городе была такой, какой должна быть: предсказуемой, управляемой, простой.
— А если я уеду сейчас? Или уже слишком поздно? — севшим голосом предложил Лоуренс.
— И вы сможете спокойно жить с мыслью, что с вашей избранницей случилось что-то ужасное? Не думаю, — покачал головой почтмейстер. — Сны нередко общаются с нами языком символов, но кровь — это всегда тревожный знак.
— С этим я согласен. Кровь никак не идет у меня из головы. — Лоуренс потер виски. — Однако я видел сны о времени после ее кончины. Смерть ее была обычной, естественной, а до этого момента мы никогда не расставались.
За стеной донесся настойчивый стук. Генри извинился и ушел поприветствовать посетителя. Лоуренс бросил взгляд в угол и неожиданно обнаружил там незамеченное прежде чучело странной птицы. Птица была крупной, размером с ворона, покрытая длинными перьями, окрашенными в темно-серый цвет Крепкий клюв у основания блестел иссиня-черным, а кончик оранжевым. Почтмейстер вернулся, молча взял две бутылки спиртного из ящика и снова вышел. Лоуренс снова взглянул на чучело. Вдруг оно открыло ярко-желтые глаза и угрюмо уставилось в ответ. Птица оказалась живой, хоть и изрядно потрепанной.