Выглянув из-за спины Эдварда, он прочел последние строки журнала, что тот держал в руках: «Образец?87. Жизнеспособен. Совершенный экземпляр женского тела с физической точки зрения. Не обладает собственной волей. Утилизирован.» Последнее слово было несколько раз яростно подчеркнуто с такой силой, что перо порвало бумагу. Когда были написаны эти слова было неизвестно, но чернила успели поблекнуть, из чего сновидец сделал вывод, что прошло несколько лет.
Сам автор этих строк сейчас был совершенно спокоен. Эдвард вытащил из-под стола пустую коробку, сгреб туда все бумаги, не забыв положить сверху журнал, и понес ее в соседний зал. Похоже, он принял важное решение. Зал превратился из подпольного морга в храм. Ни каталок, ни медицинских инструментов, ни зародышей в бутылях, ни шкафов с реагентами. Вместо них многочисленные свечи, толстые, с человеческую руку, перемежались с гирляндами из засушенных цветов, тонкие нити серебряных цепочек, с привязанными к ним колокольчиками, протянулись под потолком. В центре зала возвышался алтарь, собранный из деревянных ящиков и накрытый расшитым гобеленом. На нем, скрытая под белоснежным шелком, стояла картина.
При видя алтаря сердце Лоуренса забилось чаще. Затаив дыхание, он смотрел как Эдвард суетиться возле него. С мерзким металлическим скрежетом ученый притащил из угла комнаты жаровню, высыпал в нее содержимое коробки. Взяв свечу, поднес огонек к журналу. Тот весело затрещал, пожирая многолетний труд жизни Эдварда. Затем ученый сдернул шелковое покрывало, открывая нарисованный углем женский портрет. Рисовал хирург, не художник, изображение было выполнено схематично, с излишним вниманием к деталям, так рисуют мышцы и сухожилия в анатомическом атласе. Возможно, оттого и женщина, обладая от природы обычной внешностью на портрете не выглядела красавицей. Но что значит внешность, когда ее внимательные глаза смотрели Лоуренсу прямо в душу!
Это была она. Именно ее он искал всю жизнь, ее присутствие наполняло красками его мрачное серое существование, принося с собой успокоение и уверенность. Она воплощала собой все, чего он когда-либо по-настоящему желал. Даже просто смотреть на нее было наградой, знать, что она существует, пусть даже не здесь и не сейчас.
Эдвард опустился на колени перед алтарем. Ученый не отрываясь смотрел на картину. Отблески желтого пламени пробегали по его бледному, усталому лицу. Едкий дым от сожженных кожаных переплетов поднимался к потолку уходя через решетку вентиляции. Лоуренс под влиянием порыва опустился на колени рядом с ним. Кое в чем его враг был прав — безусловно она заслуживала преклонения. Ее присутствие, пусть даже и созданное рукой Эдварда, на миг уняло вечную тоску сновидца.
— Дорогая моя, я понял, в чем ошибка, — неожиданно сказал Эдвард дрожащим, ломким голосом. — Я хотел создать твой отпечаток, твою копию. Хотел создать тебе замену — это невозможно. — Он умолк, собираясь с духом. — Я был глуп и самонадеян. Но! — он поднял вверх указательный палец, выпрямившись как струна. — Теперь я знаю, что делать. Одиночество — не приговор. — Он потянулся к портрету, но замер в нерешительности. — Мы обязательно будем вместе. Теперь я нашел способ. Только нужно все продумать… — он с болезненным усилием поднялся с колен, скрестил руки на груди и замер, глядя на пламя.
Лоуренс почувствовал непреодолимое желание разбить Эдварду голову. Находиться так близко, видеть, как он планирует преступление и не быть в состоянии ему помешать — невыносимо. Этот мерзкий человек возомнил, что Элейн будет принадлежать ему! Может, его удастся задушить? Сновидец в деталях представил, как подкрадывается сзади и накидывает пояс на шею ученого, к счастью, они одного роста и телосложения, так что с этим проблем не будет, и преодолевая сопротивление Эдварда, валит его на пол, сжимая пояс до тех пор, пока лицо врага не становится синим. Как и следовало ожидать, Лоуренса замутило от этих мыслей. Нет, даже сейчас он не способен на такое… Ему нужно вернуть Элейн, но после того, как этот безумец похитит ее. Судя всему ученый не собирается делать с ней ничего плохо. Ей не угрожает опасность, она не разделит участь зародышей в колбах. По крайней мере, Лоуренсу очень хотелось в это верить.
Эдвард дождался пока содержимое жаровни полностью прогорит. Со вздохом досады, шепча слова сожаления, он накинул на портрет покрывало и вернулся в кабинет. Вынув из ящика стола колоду карт, он тщательно перетасовал их и, выбрав три, положил перед собой рубашкой вверх. Рисунок на картах был в духе Эдварда: на черном фоне сочащееся кровью человеческое сердце. Лоуренс не имел ни малейшего понятия, откуда у него уверенность, что сердце именно человеческое, а не бычье или свиное. Он просто знал это.