Семен Исаакович Кирсанов
Последний современник
Последний современник
Поэма
Итак, повернем истории карусель,
Как сказал Жан-Жак Руссель…
– Прстите, товарищ, не Руссель, а Руссо.
– Хорошо, повернем колесо.
1
Я свой корабль
на север вёл,
на север…
далеко…
Ворочался,
как черный вол
на бойне,
ледокол.
Крепился Цельсий
худ и хмур,
и, сжавши ртуть
в комок,
так низко пал,
что Реомюр
его достать
не мог!
На пуговицы и очки
ветвистый
лег налет,
и я, остекленев почти,
как мамонт,
лег на лед.
И чуял
зыбкой льдины
крен,
и тихо подмерзал,
друзьями брошенный Мальмгрен –
снежинками мерцал.
Я дрыхнул
массу тысяч лет
в постели
белых глыб,
и оставляла
в небе след
дорога
звезд и мглы.
Когда же
я продрал глаза,
(не дождь!
не лёд!
не зной!) –
белел пятиугольный зал
больничной белизной.
– Спасли…
Не Красин ли?
Но ах!
Но – грудь моя нага…
Сиделка – галка
в головах,
и два врача
в ногах…
– Ну, что же!
Выспался часок!
Но этот дом –
он чей?
Но голос
тихий, как песок,
шуршащий шаг
врачей?
Лежу,
и явно без кальсон.
Опущен стыд
ресниц….
Я бы
подумал:
– Это сон! –
когда-б я не проснись.
Вот календарь.
И отворя
глаза,
взглянул наверх:
Три пары букв
календаря –
МАЙ.
ПЯТИСОТЫЙ ВЕК.
– Вот это выспался!
Сия
оказия чудна!
Что ж! Пятисотый век!
И я
рукой ищу судна.
Но нет судна
у этих дядь!
Невыносимо мне!
Они-ж не пьют
и не едят,
у них желудков нет.
Я, озабоченный
бельем,
ищу, хотя б забор!
И вижу:
не забор –
мильон,
мильард!
бильардных лбов.
Я голый
прячусь по углам,
и слышу
крик врача,
без помощи
катодных ламп
сильней громов
крича:
«Аано дао
Амбио
Эора паоадо,
Теаро? ао! аио,
Анабиои, ао!
Каиоэо? Эоту
Миэи аниою»
А я стараюсь
наготу
прикрыть
хоть простынею.
Но два
безротых молодца
берут меня
на вынос,
зал щупает
мои глаза
и руки,
и невинность.
Глазеет
пятисотый век
распущен
и разнуздан.
Пустите!
Я же человек!
Я только что
проснулся!
А дальше
улицей текла,
медлительно слаба
в одеждах
тонкого стекла
спокойная толпа.
Их небледнеющие дни
в стекло
погружены,
глаза-ж
настолько холодны,
что словно
не нужны.
Растительности
никакой
в стране
Стеклянных Дуг.
На площади
под колпаком
стоит
последний дуб,
и движимые рычагом
Центрального Ума –
как солнечные часы,
ворочаются дома!..
декабрь, 1927 г.
2
Я живу в пятисотом веке,
в веке, канувшем далеко…
В небе носятся человеки
без пропеллеров и поплавков.
От безмолвия охриплый,
я живу без моих друзей,
мне остались одни архивы…
библиoтека и музей.
В библиoтеке имени Ленина
небо и пол тишиной оклеены.
Много в хранилищах темных скрыто
палимпсестов и манускриптов.
Оком плафона глядит циклоп
белых и бледных дней…
Сколько воды и дней утекло,
сколько осталось на дне?
~ 1 ~