Однако что-то подсказывало Поппи, что пламя это посильнее яда, и потому-то не оставалось и сомнений: Северус Снейп выкарабкается. Каждый час она проведывала пациента и просила мисс Грейнджер прилечь хотя бы на минуту. Та предсказуемо отказывалась. Если Гермиона и спала, то отрывками и только при условии, что силы сами покидали её ослабший организм. Ни в какую сон не одолевал её. Уговорам она не подчинялась. Упрямилась. Мадам Помфри ничего не оставалось, как переклеить надписи с флакончиков зелий и вместо Животворящего подсунуть Сон без сновидений.
Обман раскрылся поздно, пришлось поддаться. Гермиона лишь заботливо укрыла Снейпа очередным одеялом и, покоряясь сну, легла на соседнюю кушетку.
Зелье действовало, но медленно. Его эффект усилился и тем, что Гермиона ничего не знала о приходе Драко и её мысли не занимали лишние тревоги.
Сегодняшним утром Малфоя уже не было в Больничном крыле.
Мадам Помфри вздохнула, ощущая тяжесть, которая проникала всё глубже к сердцу. С виной так всегда: сначала трусость, затем оправдание, а в конечном итоге всё обрушивается невыносимой ношей и жалом впивается в душу. Поппи полагала, что самым тяжёлым для неё был день отравления Северуса, но, к большому сожалению, она ошибалась. То была ночь. Сегодня произошло не менее отвратительное утро. После такого не сразу отпускает. Поппи порой даже потряхивало.
Северус не приходил в себя, а Гермиона голодала и мало спала. Драко Малфоя, выглядящего похуже старика, увели ещё до рассвета, и об этом, к несчастью, знала только Помфри! Мальчишка нуждался в лечении, и, по правде говоря, вид его не предвещал ничего хорошего. Он вновь становился призраком.
Но кого волновало состояние юноши, кроме неё? Северус и Гермиона даже не знали о приходе Драко, а Шарль, в чьих руках замирала судьба школьника, считал его состоявшимся преступником. Этот аврор оказался жестоким и категоричным. И что могла поделать Помфри, обычный колдомедик, против профессионала с многолетним стажем? Казалось, многое, но, как не прискорбно признавать, противостоять Шарлю Поппи так и не решилась — дорожила должностью.
Неслучайное подслушивание Шарля и Драко дало преимущество: Поппи соединила всё воедино, и включила благоразумие. Становиться врагом новой системы ей не хотелось.
Еще несколько лет назад гуманные колдоврачи из Мунго прислали бы кровь незамедлительно, даже не поинтересовавшись, кому она требовалась, а фестивали, соревнования и праздничные мероприятия создавали сами школы и не по приказам.
Раньше газеты выполняли одну функцию — информативную, они не манипулировали. За считанные годы знакомая ей система изменилась. Поппи не знала, кто за этим стоял, но несомненно за ним стояло еще и Министерство. Когда бледного Малфоя увели, в кабинете колдомедика ещё долго слышались всхлипы.
Ближе к вечеру, когда Гермиона ещё спала под властью зелья, а мадам Помфри находилась в кабинете, спокойное дыхание Северуса нарушилось, веки дрогнули и он открыл глаза. Странное онемение прокатилось вдоль его тела, когда он попытался привстать, но слабость в этой прихоти отказала — он не смог пошевелиться. Разве что лицо ощущалось да уловимо покалывало. Обычному человеку показалось бы, что парализованность останется с ним навсегда. После такой порции, какую выпил Снейп, нужно радоваться, что жизни не лишился, а рассчитывать на что-то большее — глупо. Видимо, именно об этом подумал и Северус. В чёрных омутах проскользнул гнев. Снейп вопреки разрушающей слабости дёрнул головой, с презрением выплюнул волшебные дыхательные трубки и замер. Вся ярость тотчас иссякла, стоило его взгляду задеть соседнюю койку. Он изумился, позабыв о том, что и руки, и ноги, и корпус не поддаются контролю. Впервые Северус понял, что не разучился удивляться.
Она здесь.
Утихомиренный и покоренный, он опустил голову на подушки.
Снейп долго вглядывался и едва уловимо хмурился, не понимая, откуда взялось очаровательное создание. Неужели любимый ангел вновь находился рядом и опять ожидал его? Северус не поверил и скептически осмотрел потолок и стены, нахмурился, но вновь обратил к ней полный нежности взор. Не сон — реальность! Наконец-то, выпал шанс полюбоваться чарующей девушкой без лишних свидетелей; насладиться вдоволь лицезрением запретной нимфы и сколь душе угодно насытиться! Видит Мерлин, в таком случае Северус не жалел о выпитом яде!
Гермиона безмятежно спала, и пока ничто не выдавало её внутренних переживаний. Северус прислушивался к тихому сопению. Уголки его губ слегка приподнялись.
Какое, должно быть, ужасное состояние — быть растроганным! Быть гранитом и позволить себя обточить! Быть изваянием, отлитым по установленному сдержанностью образцу и вдруг ощутить в бронзовой груди что-то непокорное и безрассудное! Быть льдом — и растаять! Соответствовать вечной строгости — и улыбаться просто так, потому что угодно душе!
Это какое-то безумие!
В такие минуты сливается всё самое доброе и злое, совершается великое и трагическое. Это время опасно. Никогда в мгновения, переполненные забвением и трогательностью, не стоит терять голову, иначе жди беды. Утраты нагрянут неминуемо. Придётся платить цену. Жертвовать.
Долгие годы врезали в душу и память Северуса это правило, оставляя глубокие, уродливые шрамы. Он поклялся, что никогда больше не нарушит жестокого закона, не переступит границы, не увлечется, не привяжется, не полюбит. Чувства — вот враг разума. Через такой жалкий инструмент, как эмоции, они разрушают броню. Они бьют. Они калечат.
Вопреки всему Северус улыбался.
Он глядел на мисс Грейнджер, позабыв обо всём. Глядел упоительно, жадно, нежно, страстно. Так, засмотревшись на обворожительных вейл, мужчины проигрывали войны, соревнования, турниры. С таким же взглядом за Елену Парис вручил яблоко Афродите, а Орфей, любуясь Эвридикой с той же теплотой, проиграл сделку Аиду. Этот взгляд, полный бурлящих чувств, делал Северуса чуть больше мужчиной и и вместе с тем чуть меньше. В нём танцевали любовь душевная и страсть физическая.
Он терялся от полета и к небу, и в бездну одновременно, и всё равно продолжал созерцать.
— Северус, ну наконец-то! — воскликнула тихо Поппи, пришедшая на шум упавших трубок. Тотчас Северуса вернуло из завороженности: он резко переменился, губы превратились в тонкую нить, а меж бровей залегла глубокая морщина. Несмотря на это, Мадам Помфри посветлела в лице, тактично отвела глаза, но аккуратно подошла и померила ладонью температуру. — Я уж думала, ты и впрямь нежилец! Лежи, лежи…
Сначала ничего из сиплой, режущей слух и горло речи было не разобрать. Снейп оставил эти тщетные попытки и глубоко выдохнул. Его серьёзный взгляд сосредоточился, но всё равно то и дело возвращался к Гермионе.
Поппи улыбнулась сардонически и с видом точно знающей работу поднесла флакончик к губам пациента. Она почти не выдавала волнения: смотрела прямо, дышала спокойно. Чуящий подвох Снейп всё же вскинул бровь. Сухожилия её руки сжимало напряжение, ногти врезались в этикетку — знак недобрый. Своим пристальным взглядом он как будто хотел запечатлеть вопрос в её мозгу. В нём зарождались опасения. А у кого не возникнет тревоги при виде невроза в повадках целителя?
Вместо ответа, Помфри потребовала принять зелье. Северус сделал несколько болезненных глотков. За это время побледнели не только его кожа, но ещё и губы. Мрачные теории атаковали ему голову. Снейп вновь перевёл взгляд на Гермиону, долго рассматривал, а затем едва слышно, с заметной хрипотцой проговорил:
— Её укрой.
— Не беспокойся, Северус. Она ещё та упрямица и…
— Укрой нормальным одеялом, — отчеканивая каждое слово, повторил с усилием он и подорвался встать. Не вышло и малейшего движения. Организм был крайне слаб. Поппи едва уловимо хмыкнула и невзначай, стаскивая одно из покрывал, бросила:
— Это бесполезно, всякое одеяло оказывается на тебе, стоит мне оставить мисс Грейнджер одну.