— Вы зря тратите время. Мы не ведём клиентскую базу.
— А м-может, и не зря… П-продайте мне один флакончик…
— Закончились.
— Да что ж ты дёргаешься? — совсем ласково, с похотливой зачарованностью поинтересовался Шарль, вновь вглядываясь в глаза Уизли. — А п-по какой цене она?
Продавец среагировал сразу. Парализующий яд стоил немало, и подделка рыжей дряни доставила хлопот. А сколько ещё эта сука умудрилась наварить на перепродаже какому-то зельевару!
— Молодой сорт. Дороговато.
— Тысяча?
Заслышав баснословную цену, продавец вгляделся в монету чудака. У богатых свои прихоти, но раз готовы заплатить тысячу, то и больше отвалят.
— Дороже. Говорю, новенькая, ценная. Три.
— Хорошо, б-беру.
— Но, это за час.
— Отлично.
— Плюс за модное бельё должны три сотни.
— Чу́дно.
То, как странный покупатель соглашался, возбуждало в сутенёре алочного демона, который подбрасывал самые нелепые идеи того, как можно содрать с похотливого безумца денег.
— По рукам? — спросил Шарль. — Два часа.
— Восемь триста.
— Было же ш-шесть…
— Ш-шесть — ш-шесть, — передразнили Квентина. — Вы ошиблись. Восемь.
Шарль великолепно сыграл сконфуженность и выложил мешочек галлеонов. Его рука крепче обвила перепуганную Джиневру, которой щёки сводило от улыбки.
— А т-теперь, п-пожалуйста, снимите империо. Я не люблю, к-когда женщина шаблонная. Н-ну же, смелее. Я д-давно клиент в-вашего дела… З-знаю, что п-по чём.
Мужчины растерялись, таращась на чудака.
— Боюсь, она дикая…
— Ничего, это же д-девушка. Сн-нимите.
— Но, сэр! — встрял Ларри и смолк, как только продавец покосился на него и строго повторил просьбу богача. С Джиневры Уизли спало империо, но говорить о невольности магия так и не позволяла.
Шарль кивнул поощряюще и состроил серьёзный, но глуповатый взгляд.
— Сскажите, а что случилось с борделем в двух кварталах отсюда? Я ис-скал вход, н-но… — Шарль вздохнул с сожалением, когда продавец отвлёкся от пересчёта денег и пробормотал:
— Накрыли, нагрянули аврорские рожи. Повязали всех. Одного только не пойму, что за охрана у них там была, раз пропустила крысастых? Жаль, ребят, да сэ ля ви, как говорится.
— Ой, да вы что?! — ужаснулся кокетливо Шарль. — Да, да… Беда… Вот чёрт бы их попутал, этих авроров! Н-надеюсь, у вас ул-лучшили охрану…
Продавец неодобрительно посмотрел на жалобные слёзы Уизли.
— Не переживайте, сэр. У нас головорезы получше будут. За этой я пришлю… да вон, Ларри!
Шарль с очаровательной улыбкой кивнул.
— Тогда к шести заб-бирайте её.
Уизли шла, не видя дороги. Слёзы размывали глаза. Она тряслась, осознавая, что продана. И продана Шарлю! Его крепкая рука не позволяла улизнуть или отстраниться. Жалобный скулёж не спасал. Мужчина оставался непоколебим. Обида, унижение, страх — всё, что могла осознавать Джиневра. То, как они миновали подъезд, лестницу, зашли в чью-то квартиру, оставалось для неё чем-то непонятным и не важным.
Шарль закрыл дверь, развернулся и подал платок, который девушка не сразу приняла. Она долго таращилась на белоснежный лоскуток, чего-то недопонимая. Платок? Самый обычный? Элемент сочувствия и внимания? В какой-то момент она всё поняла и покраснела. Аврор не имел на неё планов, и, в довершении всему, спас.
Увёл от негодяев.
— Вы больше не вернётесь туда, мисс Уизли. Мерлин, и как вас занесло? Разве вам не говорила мама, что ходить у Лютного опасно?
Он просканировал её на наличие темных заклинаний и ослабил эмоциональный запрет. Рыдания, подступающие всю дорогу к горлу, наконец-то вырвались наружу. Она закричала и ослабла, наверняка упала бы, если бы Шарль не подхватил и не увлёк на диван. С сожалением он вздохнул и слабо улыбнулся в поддержку.
— Теперь всё хорошо, мисс Уизли, тихо. Такое в Лютном, к сожалению, часто бывает…
Как видимо, Шарль знал, как поддерживать людей, так как пускал в ход нежность. Он улыбнулся, смягчил тон, сжал холодные ладошки и даже подал стакан воды.
— Выпейте, и легче станет, уверяю. Вы, мисс, выплакали процентов десять влаги, а знаете, как страшно обезвоживание? Ну всё, не надо слёзок, я же сказал, что не отдам вас. Вы знаете, кто я? Наверное, и нет. Так вот, мисс, я аврор!
Глоток прохладной воды от икоты не избавил, но помог отвлечься. Губы дрожали, а внутри зародилось слабое доверие к тому самому человеку, от которого ещё недавно не шёл сон. Она робко кивнула и сделала новый глоток.
— Мне очень жаль, мисс Уизли, что всё так сложилось. Мир полон боли и страдания, не так ли? Вы, должно быть, считаете сутенёра гадким? Не спорю, он мерзавец, но давайте разберёмся. Залезем поглубже, а? Люблю я находить причинно-следственные связи. Так вот, мисс Уизли, скажите, что мы увидим внутри этого звереныша, который так восторженно пересчитывал купюры?
Шарль остановился рядом с ней, притихшей и задумавшейся, и резко переменился, всматриваясь в зарёванное лицо ожесточённым взглядом.
— Зависть. Мерзкую и низменную.
Вода застыла комком в горле. Джиневра закашлялась, попыталась бокал отбросить, но ничего не вышло. Ловко цепкая клешня Шарля схватила подбородок, вторая сжала ладошку на стакане, не позволяя отдалять от губ.
— Именно зависть к деньгам привела его к продаже женщин. Он хотел лёгкой наживы и, глядя на богатеньких сынков, завидовал. Несправедливо, не правда ли? Он рос в бедности, а жить желал хорошо, в то время как некоторым повезло лишь родиться от мешка с монетами. Пейте, пейте, пейте.
Она замотала головой, что стеклянная кромка съездила по дёснам. Шарль направил всю силу в ладонь, держащую подбородок, и мягко наклонил стакан. Вода настырно полилась в рот.
— Странно, я думал, что отравительницы с рук авроров не пьют, а впрочем, вернёмся к сутенёру, — протянул Шарль, смотря на то, как Джиневра давится, но глотает. — Так вот, этот козёл (да, козёл, он продал вас, видя второй раз в жизни!) считает, что мир несправедлив. И поскольку он озлобился, то стал продавцом женских тел и контрабандистом. Сколько горя нахал принёс, верно? Сколько погубил девушек! Это же рабство! Милая, империо куда страшнее авады! И всё же, я вынужден признать: одно их существование, существование «зла», этих гнилых тварей, падших, жалких людишек, выдаёт интереснейшую вещь. Несомненно, это не оправдывает злодеяний преступников, однако… — он отдалил стакан, похлопал мягко по бледной щеке и отошёл.
Более его глаза не замечали девушку.
—…однако ничто не справедливее этого мира, мисс Уизли. Это система. Здесь совсем иные законы. Человек глуп, раз считает, что избежал судьбы. Фатальностей ровно столько, сколько и возможностей выбора, но, мисс Уизли, всякий выбор — это часть системы, которая надиндивидуальна*.
Если бы не было алочного и злопамятного сутенёра, вы бы не попались ему в лапы, и я не словил бы вас и не подал веритасентиум в воду. Но я поймал вас, разве не справедливо это? Более того, без вас, — Шарль посмотрел на часы, отсчитывая время монолога и того, когда подействует сыворотка, — я бы не понял суть справедливости. Так и ловил бы подряд всех упивающихся. Все люди связаны, мисс, и мы не исключение. Без вашей зависти к Гермионе Грейнджер я бы не вышел на сутенёров и не подкинул меченые купюры, и в скором времени их бы не взяли. А уж поверьте, на них тоже давно ведётся охота. Они хуже вас в разы. Так что, благодарю вас. А теперь ответьте: вы отравили профессора Снейпа?
Она хлопала глазами, а с ресниц капали крупные слёзы. На губах замерцала кровь. Бесполезно прикусывать их, когда правда лезет наружу. Джиневра пыталась. Её трясущееся лицо посерело, и она прошептала:
— Да… Это сделала я…
— Хорошо, мисс Уизли. Очень хорошо. А теперь знайте, что он жив.
Она испустила вопль, затряслась и забилась, что Шарлю пришлось еще долго успокаивать перед допросом, и пока он делал это; совсем не законно, но сенсационно вышел новый выпуск «Пророка». О нём будут долго говорить, много раз оспаривать, упрекать во лжи, но в итоге мнения сойдутся на том, что Малфои и Панси Паркинсон целы и невредимы. На фотографиях они держали разные выпуски французских газет с недавними датами.