Комментарий к Плен
* - термин Э. Дюркгейма, означающий независящее от воли индивида
О даа, я всё же заткнула своё недовольство и остановилась в редактуре. Так и с ума сойти можно, ей-Мерлин!
*вытирает пот со лба холодными ручонками*
А вообще я вас люблю, мои читательницы! Очень соскучилась, да и вообщет сама виновата)))
Что ж, осталось всё самое интересное, верно? *Шевелит бровками*
Надеюсь, вы не забыли, что Гермиона осталась с ночевкой в Больничном крыле?))) Кхе-кхе, я тут задумалась над одной философской темой, но пока раскрывать её не собираюсь, не время еще *шевелит интригующе бровями*
Лучше скажите, как вам Шарль? Когда я подкатываю к нему с шипперскими намеками, он надевает маску покерфэйса и игнорирует меня, негодник! Я же в раздумьях над новой историей о недолюбленной и озлобленной девушке и несчастном авроре-шантажисте, мм, не дает мне это покоя! А что вы думаете?
*ушла редактировать следующую главу*
*Миллион сердечек и воздушных поцелуйчиков*
========== Бессонница ==========
Не на своём месте всегда непривычно спать. В этом прослеживается привлекательная таинственность. Неизвестно, как тебя примет постель. Тяжёлым окажется одеяло, и шелковистыми ли — простыни? О чём подумаешь перед сном? Какую забавную историю припомнишь? Какие сны подкинет подсознание? Выспишься?
Словом, волнительно как в детстве.
Новая постель — это миниатюрная крепость, свой личный уголок, почти что хижинка. Это маленький переезд. Это что-то необыденное.
Ещё никогда в Гермионе не преобладало столько восторженных чувств. Она вроде уже и спала здесь, да и место давно знакомое, но сейчас — другое время. Тогда голову заполняли переживания, и лишних минут для упоения не находилось. Отравление профессора и его неожиданное внутреннее кровотечение занимали её всю и обещали недоброе. Тот факт, что сама мадам Помфри изменила правилам и разрешила Гермионе остаться в палате, говорил о крайне паршивом состоянии пациента. О том, что он вряд ли выйдет из комы. Что при смерти. К тому же подпирал Шарль. Всё это не давало никаких шансов уютной атмосфере.
Тогда девушка думала о самочувствии профессора и о будущем. Сейчас — о Северусе и о настоящем.
Больничное крыло вечером — маленький мир, несмотря на белые стены, унылую обстановку и мрачные, совсем нерадостные для многих ассоциации. Для обычных студентов это стерильное место представлялось воплощением болей, мерзких микстур и строгой дисциплины, которую гарантировала колдомедик, но для Гермионы всё было иначе.
Уютно — как дома в выходной день. Волшебно — как перед днём рождения.
Подсвечники сияли достаточно, чтобы мрачные тени разбежались по углам. За окном клубился мягкий туман. Осторожно наступала ночь. Вокруг тихо и тепло. Поппи оставила их, но при условиях, что Снейп будет принимать зелья, не перегружаться ходьбой и посещать процедурный кабинет. Северус согласился.
Тинки принёс вещи, и в благодарность Гермиона потрепала эльфа за щёчку. Домовик на ласку испугался, заверещал, спрятался за хозяином и натянул на мордашку длинные уши. Взволнованный писк вывел Северуса из мрачных мыслей.
— Любите же вы доводить их, мисс Грейнджер…
Несколько секунд она и сама походила на растерянного домовика, но после звонко захохотала и плюхнулась коленями на ковёр, пытаясь увидеть ушастого трусишку. Северус закатил глаза и мягко подтолкнул эльфа к собеседнице.
— Тинки, я обещаю тебе никогда-никогда не покушаться на твои права, не вставать на защиту и уж тем более не дарить одежды! — со всей серьёзностью и невинным ребячеством проговорила Гермиона, за что уловила мягкую улыбку профессора, настолько незаметную, что могло померещиться. Она была как пар на фоне зимнего неба. Как только Северус это понял, тотчас надел маску непроницаемости и ушёл в кабинет Помфри.
Глупец тот, кто считает женщин недогадливыми. Каким-то необъяснимым даром они улавливают незаметные изменения. Будь Гермиона слепой, она бы всё равно почувствовала закрытый взгляд своего профессора. В чёрных глазах не бурлила страсть. В них отражалась ледяная пустыня, где мело пургой. Холодной, буйной, от которой переменяются и часто уходят в себя.
Отрешённость Снейпа девушка наивно с собой не связывала. Для неё и вовсе не существовало шахматной партии, в которую постоянно играл Северус. На репутацию она плевала, а от навязанных конформистских* правил отреклась, когда подружилась с Гарри и Роном. С тех пор советы о том, «как поступать» перестали для неё существовать. Любовь к книгам окончательно сформировала взгляды на жизнь, а потому-то Гермиона находила задумчивости Снейпа иные причины, куда серьёзнее, чем репутация. Очевидно же, что всех тревожило излишнее спокойствие Шарля! Поппи на расспросы не отвечала, от темы уходила, а профессора и спрашивать нечего: знал он не больше нее, да и тревожить лишний раз человека, вышедшего из комы, было сущей глупостью.
После освежающего душа с предвкушением уютного спокойного вечера, сродни кануну Рождества, Гермиона надела гриффиндорскую пижаму с нелепыми львятами, вышла, наслаждаясь теплом мягкой ткани, и застыла.
Северус Снейп закрыл дверь кабинета Поппи. После магического сканирования мужчина застегивал рубашку. Увидев полоску обнаженной груди и длинные пальцы, работающие умело с пуговицами, Гермиона вспыхнула. Она подняла взгляд и встретилась с его нечитаемым выражением лица. Он вскинул бровь.
Девушка смутилась и, чтобы не стушеваться пуще, прошла к своей постели. Нетрудно догадаться, что та стояла, как и прежде, рядом с койкой профессора. Бедняжка-гриффиндорка залезла в пакет с вещами и притворилась увлечённой поиском какой-то важной безделушки. Как и всегда, с бархатных щёчек не сходило пламя.
Не говоря ни слова, но улавливая её реакцию, Северус ушёл в душ.
По тому, как сосредоточена девушка на своих волосах, можно сказать о порядке в её мыслях. После того как Гермиона Грейнджер задержала секундный взгляд на мужчине, стало понятным, что бедные непослушные волосы подвергнутся насилию. Гребень сметал любые узлы на своём пути и рвал запутанные пряди. Был бы тут Шарль, то непременно упомянул, что увиденное единожды никогда не забудешь. И оказался бы прав. Запахи, звуки, ощущения — ничто, по сравнению с навязчивым визуальным образом. Вот почему маги недолюбливают маггловское кино, и вот почему магглы советуют сначала прочитать книгу, а после посмотреть экранизацию.
Воображение безгранично, но то, что восприняло наше зрение — вечно. Объятия, запах парфюма, мелодия — забудутся. Фантазия их в точности не воспроизведёт, но вот лицо актёра, рекламу Шанель и женщину с самой загадочной улыбкой не забудет никто. Как ни описывай, первым представится то, что увидели глаза.
Глаза Гермионы увидели многое. Будь ей Снейп безразличен, она никогда не обратила внимание, скорее удивилась, но не взяла бы в голову. Любая другая на её месте не предала бы значения ни широким плечам, ни исполосованной шрамами груди. Кому интересно, что скрывается под мантией неприступного Мастера зелий? Кто задумается о рубцах, таивших историю мрачного прошлого упивающегося?
Гермиона отложила расчёску, всматриваясь в окно. Осознавала ли она, что ничего не видит, кроме густого тумана? Нисколько. Стремилась ли она разглядеть что-нибудь? Нет. Её мысли остались в прошлом. Отвлечься на что-то другое она уже не могла. То, как шелковая рубашка струилась по коже, прикасалась к рельефу тела, к груди и ключицам профессора, навсегда закрепилось в памяти. Шрамы, которые стягивали бледную кожу, не показались уродливым ни на животе, ни на груди, ни на шее. Разве может видящий красоту души, обращать внимание на физические изъяны? Нет.
Как бы банально ни показалось на первый взгляд, но Гермиону увиденное впечатлило. Нет, у Снейпа не было кубиков пресса, накаченных мышц и прочих изяществ, которыми могли похвастаться обложки модных журналов. Он был скорее подтянутым и широкоплечим, а сила больше заключалась не в физической мощи, но в интеллектуальной и духовной. Бледная метка Волдеморта красноречивей всего заявляла об этом и устрашала. Только вот Гермиона и этого не замечала. Его тело было для неё не эротизмом Давида и не предметом эстетического восхищения, но символом.